– У тебя что-нибудь выпить есть?

Вот это нормально. Испанского вина у меня не нашлось. Была местная самогонка и, послабее, бражка.

– Извини, у меня только крепкое.

Она плечами пожимает: дескать, понимаю, что не «Дом Периньон».

Нашаманил я каких-то пирогов, разлил по чуть-чуть. Чокнулись, выпили, еще налил. Только после третьей отпустило. Людка захмелела.

– Расскажи, – говорит, – как ты стал Кузнецом?

А что тут рассказывать. Сам не знаю, как стал.

– Только, – говорю, – меня через три года должны убить.

У нее опять глаза стали из орбит вылезать.

– Не трусь, – говорю. – Хрен они угадали. Всех убью, один останусь.

– Андрюшенька, не умирай.

– Сам нэ хачу! – с намеренным кавказским акцентом проговорил я в стиле героя «Кавказской пленницы».

Людка впервые за всё время, что я ее видел в другой жизни, прыснула смешком.

– А ты как? – решил я перевести тему.

– Тоже не знаю. Когда ты провалился в эту трубу, там словно какой-то водоворот появился, меня будто засосало.

– Как в пылесос?

– Вроде того. Не перебивай, ладно. Я столько времени молчала, что и без тебя собьюсь. Вот. Короче говоря, я глаза зажмурила и куда-то лечу. Подумала, что умираю. Очень испугалась. Открыла глаза. Вижу: стою я, как была, в джинсах, куртке своей итальянской – мне ее подруга из Милана привезла. Понимаю, что ни в раю, ни в аду комары меня так кусать не будут. Понимаю, что я, наверное, попаданец. Я столько книг про них прочла. Всё-всё знаю. Только у меня как-то совсем всё неправильно.

Попробовала колдовать: вдруг у меня магия появилась? Только магии никакой не было. Ничего не было. Я была совсем одна в настоящей тайге. Да я за всю жизнь только один раз была переводчиком в Сикачи-Аляне с какими-то иностранцами.

А потом кусты зашевелились, и кто-то большой стал ломиться. Сейчас я знаю, что, скорее всего, кто-то нестрашный, иначе бы просто съел. А тогда мне стало не просто страшно – я оцепенела от ужаса, от всего, что случилось. Тогда – ну, перед всем – мне показалось, что ты хочешь меня бросить. И мне было так грустно. Теперь, на поляне, я готова была всё отдать, чтобы мне опять было просто грустно. Я и заорала. Орала долго. Просто стояла и орала во всё горло. Тут дед Лавр и прибежал. Наверное, решил, что кого-то уже зарезали.

Я с ним и стала жить. Сначала молчала потому, что голос сорвала, потом боялась что-то не так сказать. А после просто привыкла так. Он меня и так понимал, а остальных я просто боялась. Он однажды меня оставил одну в каком-то поселке за стеной, а ко мне стали какие-то уроды клеиться. Я испугалась, закричала. А они засмеялись, стали меня лапать. Так дед Лавр прибежал, парней тех поколотил. Он сильный, хоть и старый. И меня, правда, как дочку или внучку любит. Так мы с ним и бродили уже года два.

– Подожди, почему два? Я здесь уже то ли семь, то ли восемь лет.

– Правда? Странно, а я года два, не больше. Я не понимаю, когда здесь Новый год празднуют. Но это уже третье лето.

– Интересно. Извини. Рассказывай.

– А больше и рассказывать нечего. Потом мы сюда пришли. А потом ты появился. Я же не знала. Думала, здешний какой-то царек. Вроде бы и нравился. Ухаживал, сладости дарил. А я всё тех гадов вспоминала. Меня всякий раз в холод бросало. А ты – Андрей.

Она потянулась ко мне. Но граммов сто пятьдесят самогону для хрупкой девушки, да еще в стрессовой ситуации, – это доза. Людка пыталась меня поцеловать, но вдруг хрюкнула и вырубилась. Просто заснула у меня в руках. Вот тебе и приключение в постели.

Я осторожно поднял почти невесомое Людкино тело. Такое чувство, что ее одежда и украшения весили больше. Кое-как содрал с нее мануфактуру и уложил спать. Хорошо хоть кровать у меня была в служебной квартире, в смысле в приказной избе – вполне себе сексодром. Правда, вместо упругого матраса была гораздо менее удобная перина.

Уложил Людку, укрыл. А у самого что-то спать отшибло. Сижу, думаю. Не про что-то, а про жизнь. Так просидел часа три. Вдруг чувствую, кто-то ко мне подошел. Людка. Сонная, теплая. Обняла за плечи, в шею целует.

– Пошли ко мне.

Тут всё и было.

Проснулся я, когда уже солнце за полдень перевалило. Окошки у меня в спаленке небольшие, темные, не стекло. Так и не поймешь, утро ли, день ли?

Люда еще спала. Я тихонько погладил ее щеку. Моя жена. Теперь она моя жена. Людка недовольно нахмурилась. Попробовала убрать руку. Я тихонько отдернул, а она опять заснула, причмокивая чуть распухшими губами, как маленький ребенок.

Вставать, выползать из чудесного мира, так напоминающего мой прежний, окунаться в жесткий мир рождающегося Приамурья не хотелось страшно – так здесь мирно и хорошо. Но появилось и другое. Раньше идея построить здесь и сейчас счастливую жизнь была, как бы это сказать, вроде задания в компьютерной игре. Все играют или играли в разные варианты «Цивилизации», помнят. Вот и я играл в такую «Цивилизацию». Потом, когда что-то стало получаться, мной стала двигать гордость: вау, глядите, какой я крутой!

Теперь у меня левел ап. Вот она есть – моя женщина, моя жена. А потом будут наши дети. И всё у них должно быть просто супер. Потому и будет мое Приамурье. И они в нём будут расти. Обязательно.

Год 7166 от сотворения мира

Я уже не слышал шелеста сосен на берегу, шума амурских волн и шепота ветерка, который гнал кудрявые облачка по высокому синему небу. Я прицелился и выстрелил в подплывающий вражий корабль. Начинался, как я надеялся, последний бой в долгой войне.

«Получилось!» – пронеслось в голове.

Больше всего я боялся, что и сейчас Шархода ускользнет. Но всё вышло. Мы долго и старательно провоцировали богдойского полководца. Небольшие и подвижные отряды казаков постоянно шалили на Сунгари, нанося не особенно болезненные, но чувствительные удары-укусы по складам богдойцев, по небольшим отрядам воинов.

Наверняка злило наместника Севера то, что за последние два года покинутые дючерами земли заполнились русскими острогами и деревнями. Теперь это уже не десяток, а десятки деревень, четыре вполне крепких острога и большой город на утесе, близ слияния рек Амур и Уссури.

Понятно, что город я буквально уговорил назвать именем своего друга. Так в Приамурье появилась Хабаровская крепость, а с ней и Хабаровский городок, постепенно превращающийся в город. Отношения с туземцами, которые были под властью дючеров, если и не совсем дружеские, то вполне нормальные складывались. Уплата ясака, по сути, здесь была торговлей.

В Хабаровске – ну, пока Хабаровской крепости – был огромный «туземный склад». В отличие от ясачного, где хранилась в основном пушнина, здесь хранились изготовленные в местных мастерских товары, нужные туземцам. Всё мирно и вежливо. Как говаривал один мой предшественник: джентльмен в обществе джентльменов делает свой маленький бизнес.