– Хэддон, – подсказал я.

И я стал ждать. Спустя средних размеров вечность я услышал рафинированный мужской голос:

– Это Азар Сабунджян. Чем могу быть вам полезен?

Я, конечно, заготовил речь про свою блестящую идею в письменной форме, но вот с чего начинать беседу, даже не подумал.

– Э-э, меня зовут Ричард Хэддон, у меня было несколько выставок в…

– Да-да, Элис мне это уже передала.

– Я придумал одну инсталляцию, которая идеально впишется в вашу галерею.

– Вы знакомы с моей галереей?

Он вроде начал что-то печатать.

– Конечно.

– Ясно, – рассеянно протянул он. – А где, говорите, вы прежде выставлялись?

– Ну, я вообще из Лондона. Я выставлялся там, еще в Штатах и в Париже.

– Где в Париже?

– В «Премьер Регард», «Эспас Суасанте-Сис», «Ателье Бюси»…

– Ага. – Он кашлянул. – То есть вы знакомы с Жюльеном.

– Да, – ответил я максимально индифферентно.

– Удалось ему продать ваши работы?

– Да. И много.

– Так почему же вы не хотите сделать свою инсталляцию у него?

– Он не работает с инсталляциями.

Азар фыркнул, что я счел хорошим знаком:

– И о чем же будет ваша?

– О действиях Штатов и Великобритании в Ираке.

– И при этом вы британец.

Я признался, что да.

Пауза. Несколько более длинная, чем хотелось бы. Наконец Азар произнес:

– Ну вот что, Ричард. Мне нравятся инсталляции. Я люблю работать с творцами из разных стран. Я люблю работать с молодыми дарованиями.

Тут я поежился – мне за тридцать, попадаю ли я в эту категорию?

– Звонки без предварительной договоренности мне, как правило, не нравятся, – продолжил Азар. – Но Джорджа Буша я считаю редким мерзавцем. Так что загляните в галерею, скажем… Элис! – крикнул он. – Что там у меня в пятницу двадцать восьмого?… Вот, в пятницу. Сможете?

Я недолго думал над ответом – в связи с крахом моего брака у меня освободились все грядущие пятницы.

– Я дам вам десять минут, – объявил Азар.

– Хорошо, я уложусь.

– Заезжайте после обеда. Например, в три.

– В три, – повторил я. – Прекрасно.

– Вот и договорились. Тогда до завтра.

В трубке зазвучали дразнящие короткие гудки. «Чтоб я сдох, – подумал я. – Двадцать восьмое завтра?!»

На другой день я двинулся в сторону шестнадцатого округа Парижа, прихватив с собой портфолио, наброски и язву желудка. В последние десять лет ни одно мое профессиональное начинание не обходилось без мотивационной речи от Анны. Она наделяла меня мудростью, я сидел за кухонным столом, кофе-машина шипела, масло таяло, Камилла размазывала по белой кофточке малиновый джем… В этот раз все было иначе. Я завтракал в кафе. Стоя. Подвыпившая компания по соседству смеялась над моим портфелем – хотя чего еще можно ожидать в стране, где почти десять процентов населения безработные.

Я был на взводе и не мог ждать полдня дома. С утра я мерил шагами мосты над Сеной, пока не начали открываться галереи. Тогда я пошел приобщаться к искусству. Я давно не следил за работами современников и подумал, что сейчас расширить свой кругозор будет весьма уместно. Два часа спустя я почувствовал себя обреченным на неудачу. Проект моей инсталляции не содержал ни гологрудых девиц в веселеньких хлопковых трусах, ни ироничных неоновых слов типа «СЧАСТЬЕ», ни куч грязи. Я утешал себя мыслью, что всегда могу поселиться у родителей и пойти продавцом в «Милый маффин».

Без четверти три я направился на улицу Сент-Андре-дез-Арт, где располагалась галерея Азара Сабунджяна – по соседству с магазином «Изабель Марант» с нарисованной будто от руки звездочкой, означающей, что вы вступаете в царство хипстеров.

Когда я вошел в галерею, то сразу узнал вчерашнюю секретаршу – она как раз говорила по телефону, расставляя ударение не на те слоги, как это часто бывает с англофонами, когда они изъясняются по-французски. У нее были длиннющие ноги и брюки с высокой талией, которые буквально приковывали взгляд к области малого таза – притом что там и в целом было на что посмотреть.

Когда она повесила трубку, я, абсолютно убежденный, что она моя землячка, представился на родном языке. Это было моей первой ошибкой. Я сам терпеть не могу, когда во Франции со мной по умолчанию переходят на английский, и не знаю, зачем это сделал. Хотел внушить к себе доверие, а вместо этого выставил себя невоспитанным нахалом. Она поставила галочку в ежедневник и с безупречной невозмутимостью оповестила меня (на французском), что месье Сабунджян еще не вернулся с обеда. Не желаю ли я подождать в этом крайне неудобном кресле?

В три часа обеденный перерыв Сабунджяна не закончился – этот человек был истинным французом. Секретарша по имени Элис рассекала между своим столом и ксероксом, перекладывала бумажки и сосредоточенно печатала что-то якобы по работе.

В двадцать минут четвертого я задался вопросом, пойти мне в туалет или подождать. Дилемма была очень непростая. Если еще подождать, как бы не пришлось бежать туда посреди разговора. Если пойти сейчас, Азар может прийти, пока я там, и это будет еще хуже.

Я отложил журнал, который внимательнейшим образом изучал последние полчаса, встал и самым непринужденным тоном спросил, где здесь туалет. Не отрывая взгляда от экрана, Элис указала на коридор и на непреклонном французском сообщила, что туда и налево. Я прошел по коридору мимо серии БДСМ-фотографий, роль веревок на которых выполняли полосы пластового фруктового мармелада и рассольного сыра, и отыскал туалет, полностью оклеенный алюминиевой фольгой. А по возвращении увидел, что опасения мои оправдались. На краю стола Элис сидел красивый мужчина в костюме-тройке.

– Полагаю, вы и есть Ричард? – спросил он, склонив голову набок.

«Твою мать», – подумал я, протягивая ему еще даже не просохшую руку.

– Ну, идемте в кабинет, там и поболтаем.

– Х-хорошо, – ответил я, заикаясь. – Сейчас, я только возьму…

Я выудил из-под кресла портфель с набросками и пошел за человеком, державшим в руках мою судьбу.

Обстановка в кабинете у Азара была именно такой, как я ожидал: аккуратной и педантичной. На двух полках располагались тщательнейшим образом подобранные книги, письменный стол представлял собой внушительную конструкцию из красного дерева с обтянутой кожей столешницей, а на полу лежала шкура панды – очень надеюсь, что искусственная.

Азар сел в прозрачное крутящееся кресло и указал мне на табуретку. Красивую и явно дорогую, но все же табуретку. Я подумал, что сейчас мне предложат заодно надеть шутовской колпак.