Суслик сердито заворчал на захватчика. Медленно Джош раскачал расщепленный кусок доски и отогнул его в сторону. Свет открыл взгляду небольшое круглое отверстие в стене на высоте около трех дюймов от пола.

— Нашел! — воскликнул Джош. Он лег на живот и поспешил вдоль хода. Примерно в двух-трех футах от входа он повернул налево, куда не доходил свет.

— Ход должен вести на поверхность, — он был возбужден, как ребенок в новогоднее утро. В нору свободно вошел его кулак. Земля была утрамбована и не поддавалась, даже на этой глубине она была утрамбована как асфальт. Раскапывать ход было бы немыслимой трудной работой, но если только держаться рядом с ним, то это было легче.

Один вопрос терзал его: стоит ли им в ближайшее время покидать подвал? Радиация снаружи может очень быстро убить их. Только Богу известно, что творится там, на поверхности. Осмелятся ли они выяснить это?

Джош услышал позади себя какой-то шум. Это были хриплые звуки, как от больных легких, хватающих воздух.

— Джош? — Свон тоже услышала звуки, от которых остатки ее волос на затылке встали дыбом; она ощутила, как что-то двигалось в темноте несколько секунд назад.

Он повернулся и посветил на Свон. Ее лицо было обращено направо. И опять послышался непонятный дребезжащий звук. Джош повел свет и то, что он увидел, заставило его ощутить, будто ледяная рука схватила его за горло.

Труп Поу-Поу вздрагивал, и это сопровождалось тем ужасным шумом. Он все еще жив, не веря себе подумал Джош, но затем: «Нет, нет! Он был мертв, когда я коснулся его! Он был мертв!»

Труп начал сгибаться. Медленно, руки все еще по бокам, мертвый стал садиться. Голова его, дюйм за дюймом, словно какой-то механизм, стала поворачиваться к Джошу Хатчинсу, пустые глазницы уставились на свет. Сожженное лицо сморщилось, рот напрягся, чтобы открыться, и Джош подумал, что если эти мертвые губы раскроются, то он растеряет все те шарики в голове, какие у него еще остались.

С шипящим звуком рот Поу-Поу раскрылся.

Из него вышел звук, похожий на шелест ветра или сухих тростников. Сначала это были почти неслышимые звуки, слабые и далекие, потом они стали усиливаться и послышалось:

— Со… Хра…Ните…

Глазницы глядели на свет фонаря, как будто в них еще были глаза.

— Сохраните, — повторил страшный голос.

Рот из серых губ, казалось, напрягался, чтобы образовать слова. Джош отпрянул, и тут рот проскрипел:

— Со… Хра… Ните… Ди… Тя…

Потом воздух вытек с тихим звуком «у-у-ш». Глазницы трупа воспламенились. Джош застыл завороженный и услышал, как Свон издала изумленное «о-о-х». Голова трупа превратилась в огненный шар, и пламя распространилось, охватив все тело колеблющимся красновато-голубым коконом. Волна плотного жара полыхнула в лицо Джоша, и он закрыл лицо руками; когда он открыл лицо, то увидел, как труп растворяется в этом огненном саване. Тело сидело прямо, уже не двигаясь, каждый дюйм его полыхал.

Горение продолжалось может еще секунд тридцать, потом огонь стал сникать, превращаясь в слабое мерцание, и последними догорели подошвы ботинок Поу-Поу.

Самой последней затухла белая зола, сохранявшая форму сидящего человека.

Огонь погас. Форма из пепла рассыпалась; не осталось ничего кроме пепла, даже кости превратились в пепел. Она обвалилась на пол, и то, что было когда-то Поу-Поу, теперь уместилось бы на лопате.

Джош остолбенело смотрел. Пепел медленно опадал в луче света. Я кажется тронулся, подумал он. Все эти звуки меня доконали!

Сзади него Свон, прикусив губу, сдерживала от испуга слезы. Я не заплачу, твердила она себе. Никогда. Желание расплакаться исчезло, и ее напуганные глаза сами нашли черного гиганта.

Сохраните дитя. Так послышалось Джошу. Но Поу-Поу был уже мертв, рассудил он. Сохраните дитя. Сью Ванду. Свон. Что бы ни заставило губы мертвеца произнести эти слова, теперь оно исчезло; остались только они одни, Джош и Свон.

Он верил в чудеса, но в чудеса библейские: что можно было разделить Красного моря, превратить воду в вино, накормить одним хлебом тысячи людей; но до настоящего момента он считал, что время чудес ушло в прошлое. Но, может быть, маленькое чудо было уже в том, что он попал в эту бакалейную лавочку, раздумывал он. Настоящим чудом было то, что они все еще были живы, а труп, который садился бы и говорил, тоже увидишь не каждый день.

Позади него в земле копошился суслик. Джош решил, что он чувствует запах остатков пищи в банках. Может, эта нора суслика — тоже маленькое чудо. Он не мог отвести застывшего взгляда от кучки пепла, а голос, шелестевший как тростник, запомнится ему на всю оставшуюся жизнь, сколько бы жить ни осталось.

— Как ты? — спросил он Свон.

— В порядке, — едва слышно ответила она.

Джош кивнул. Если что-то вне его понимания хотело, чтобы он сохранил дитя, подумал он, то он сохранит дитя, чего бы, черт побери, это ему не стоило. Немного погодя, когда члены его расслабились, он пополз за лопатой, выключив фонарик для экономии. В темноте он засыпал пепел Поу-Поу Бриггса полевой землей.

— Сигарету?

Пачка «Винстона» была протянута к ней. Сестра взяла одну сигарету. Дойл Хэлланд щелкнул золотой газовой зажигалкой, на боку которой стояли инициалы РБР. Когда сигарета задымилась, Сестра глубоко вдохнула дым в легкие — теперь не было смысла бояться рака — и выпустила его через ноздри.

Огонь полыхал в камине маленького деревянного пригородного домика, в котором они решили приютиться на ночь. Все окна были выбиты, но им удалось сохранить немного тепла в гостиной благодаря тому, что нашлись одеяла, молоток и гвозди. Они прибили гвоздями одеяла на самые большие окна и столпились у камина. В холодильнике нашлась банка шоколадного соуса, немного лимонада в пластиковом кувшине, головка салата. В чуланчике была полупустая коробка изюма и несколько банок и фляг с какими-то остатками. Тем не менее это все было съедобно, и Сестра сложила банки и фляги в сумку, которая раздулась от всего того, что она насобирала. Скоро пора будет подумать о том, чтобы найти еще одну сумку.

В течение дня они прошли чуть больше пяти миль через погруженные в молчание пригороды западной части Джерси, направляясь на запад по Межштатному шоссе номер 280 через автостоянку Гарден-Стейта. Колючий холод пронизывал до костей, а солнце было всего лишь серым пятном на низком, цвета коричневой грязи, небе, пронзаемом красными сполохами. Но Сестра заметила, что чем дальше они уходили от Манхеттена, тем больше было неповрежденных зданий, хотя почти в каждом из них окна были выбиты и они заваливались, как будто их фундаменты вытряхнуты из земли. Они добрались до местности, где были двухэтажные, тесно прижавшиеся друг к другу домики, тысячи таких, скопившихся и разбитых, как готические особнячки, на крошечных лужайках, обгоревшие до цвета опавшей листвы. Сестра заметила, что ни на одном дереве или кусте не осталось ни одного плода. Ничего больше не зеленело, все было окрашено в мышиные, серые и черные цвета смерти.