два значения (или три, если считать отсутствие аффективного состояния), и в каждом из них мы наблюдаем диапазон эмоций: положительные эмоции включают, например, счастье и сытость, отрицательные — страх и гнев.

Мы с Криком говорили о том, что в эволюционной истории эмоции тесно связаны с мотивацией. Крик напомнил мне, что эмоции для наших древних предков-гоминидов были нейрохимическим состоянием, которое служило мотивацией к действию, как правило, в целях выживания. Мы видим льва, мгновенно испытываем страх, внутреннее состояние — эмоцию, которая возникает, когда собирается определенный коктейль нейромедиаторов и достигается определенная скорость активации нейронов. Это состояние, которое мы называем страхом, побуждает нас прекратить то, чем мы занимаемся, и, не раздумывая, броситься наутек. Мы съедаем кусок испорченной пищи и испытываем отвращение. Тут же включаются определенные физиологические рефлексы: например, мы морщим нос (чтобы избежать возможного токсического запаха) и высовываем язык (чтобы выбросить кусок изо рта). Еще мы сжимаем горло, чтобы ограничить количество пищи, которое попадет в желудок. Мы видим водоем после нескольких часов блуждания в поисках питья и ощущаем приподнятое настроение — мы пьем, и насыщение наполняет нас чувством благополучия и удовлетворенности, эмоциями, которые, когда мы в следующий раз окажемся в этих краях, помогут нам вспомнить, где находится водоем.

Не всякая эмоциональная деятельность приводит к двигательной активности, но многие важные эмоции ее вызывают, и основной активностью является бег. Мы можем бежать быстрее и гораздо эффективнее, если делаем это в регулярном темпе — так мы с меньшей вероятностью споткнемся или потеряем равновесие. Роль мозжечка здесь ясна. И идея, что эмоции могут быть связаны с нейронами мозжечка, тоже имеет смысл. Самые важные действия, направленные на выживание, часто включают бег, например от хищника или за добычей, — и нашим предкам приходилось реагировать быстро, мгновенно, не анализируя ситуацию и не обдумывая наилучшую стратегию действий. Короче говоря, те из них, кто оказался наделен эмоциональной системой, непосредственно связанной с системой двигательной, реагировали быстрее и за счет этого выживали, передавая свои гены следующему поколению.

По-настоящему Крика интересовали не эволюционные основы поведения, а результаты исследований. Он читал работы Шмахмана, пытавшегося воскресить многие старые идеи, оказавшиеся в опале или просто забытые, например из статьи 1934 года, в которой говорилось, что мозжечок участвует в модуляции раздражения, внимания и сна. В 1970-х годах мы узнали, что удаление определенных областей мозжечка может вызвать резкие изменения в чувстве злости. Обезьяны с поражением одной части мозжечка испытывали ярость, которую ученые называли притворной, потому что она не имела никакого объективного внешнего стимула. (На самом деле у обезьян были все основания злиться, потому что какой-то хирург только что повредил им часть мозга, но эксперименты показывают, что животные проявляют эту ярость только после повреждения определенных частей мозжечка — и никакой иной области мозга.) Повреждения других частей мозжечка делают обезьян спокойнее — эти знания используются в клинических условиях для того, чтобы успокоить шизофреников. Электрическая стимуляция тонкой полоски ткани в центре мозжечка, называемой червем, может привести к агрессии у человека, а стимуляция другой области — к снижению уровня тревожности и облегчению депрессии.

Перед Криком по-прежнему стояла тарелка с десертом, и он ее отодвинул. Он сжимал стакан с ледяной водой. У него на руках сквозь кожу проступали вены. На мгновение мне показалось, что я вижу, как бьется его пульс. Крик вдруг замолчал, всматриваясь в пространство и размышляя. В зале стало совершенно тихо, лишь через открытое окно слышался шум волн внизу.

Мы обсудили работу нейробиологов, которые в 1970-х годах показали, что внутреннее ухо связано не только со слуховой корой, как считалось ранее. У кошек и крыс — животных, чья слуховая система хорошо изучена и имеет значительное сходство с человеческой, — наблюдаются связи, приходящие в мозжечок напрямую из уха, которые координируют движения животного, связанные с ориентацией в пространстве по слуховым стимулам. В мозжечке есть даже специальные нейроны, чувствительные к местоположению, и именно они позволяют быстро повернуть голову или все тело к источнику звука. Эти области, в свою очередь, направляют проекции в области лобной доли, которые, как показали наши с Урсулой и Винодом Меноном исследования, активно участвуют в обработке как языка, так и музыки, — это области в нижней лобной доле и орбитофронтальной коре. Что здесь происходит? Почему связи, идущие из уха, минуя слуховую кору — основную зону восприятия звуковой информации, тянутся массой волокон сразу в мозжечок — центр двигательного контроля (и, возможно, эмоций)?

Избыточность и распределение функций — важнейшие принципы нейроанатомии. Суть игры в том, что организм должен прожить достаточно долгое время, чтобы передать свои гены через репродукцию. Жизнь опасна, есть большая вероятность получить по голове и лишиться некоторых функций мозга. Чтобы он сохранил работоспособность после черепно-мозговой травмы, нужно, чтобы повреждение одной его части не выключило всю систему. Поэтому у важных частей мозга развились дополнительные связи.

Наша система восприятия тонко настроена на обнаружение изменений в окружающей среде, потому что они могут сигнализировать о надвигающейся опасности. Это прослеживается в каждом из пяти чувств. Наша зрительная система, способная видеть миллионы цветов и даже различать детали в темноте, улавливая одиночные фотоны, наиболее чувствительна к резким изменениям. Целая область зрительной коры — медиальная височная доля — специализируется на обнаружении движения. В ней срабатывают нейроны, когда в нашем зрительном поле перемещается какой-нибудь объект. Наверняка вам доводилось инстинктивно прихлопывать насекомое, севшее вам на шею, — ваша сенсорная система замечает чрезвычайно тонкое изменение давления на кожу. И, хоть это и клише из детских мультфильмов, но способность улавливать изменение запаха, например аромата яблочного пирога, остывающего на подоконнике у соседа, может вызвать настороженную реакцию, которая заставит нас заново сориентироваться в пространстве. Но самую сильную реакцию испуга обычно вызывают звуки. Внезапный шум может заставить нас вскочить, повернуть голову, пригнуться или закрыть уши ладонями.

Слуховой испуг — самая быстрая и, наверное, самая важная из наших реакций страха. И это имеет смысл: в мире, где мы живем, под покровом атмосферы внезапное движение объекта, особенно большого, вызывает возмущение воздуха. Это движение молекул воспринимается нами как звук. Принцип избыточности заставляет нашу нервную систему сохранять способность реагировать на звуковые сигналы даже при частичных повреждениях. Чем глубже мы заглядываем в мозг, тем больше обнаруживаем избыточных связей, скрытых цепей и соединений между системами, о которых раньше не подозревали. Эти запасные системы выполняют важную для выживания функцию. В научной литературе недавно появились статьи о людях, которые лишились всех зрительных соединений, однако по-прежнему «видят». Несмотря на то что они не сознают,