Так или иначе, мисс Киннелли вот уже сотню лет читает нотации о том, что аморальное поведение – это самый пагубный из всех сценариев причинно-следственных связей, потому что вы никогда не можете знать, где проходит эта самая «моральная черта». К тому моменту, когда она заводит песню о том, что «воздержание – единственный разумный выбор», мне уже хочется вонзить ей в глаза ее же собственные накладные ногти. Однажды я сказала: «Я слышала, что можно полностью вампирнуться, если выпить из стакана, из которого до этого пил он». И все ахнули, как будто я сказала это серьезно. Боже. Раньше я бы даже на три секунды не задержалась после школы с этими болванами. Но спортивная программа, похоже, накрылась окончательно.

И вот как-то раз Эйдан из моей группы по геометрии завел речь о том, чтобы сажать их на кол, как в старых фильмах. Все тотчас притихли. Но вообще-то в реале все не так, как в этих фильмах. Тело вампира никуда не денется, если с ним что-то сделать. Не испарится и не исчезнет. Он просто будет лежать, как любой мертвец, и вам придется его похоронить, а ведь в наши дни хоронить кого-то самостоятельно – это практически преступление. На любых похоронах всегда присутствует команда дезинфекторов. Это закон, он действует вот уже три года. К тому же, у нас не такой большой город. Все друг друга знают, и получается, что вы пытаетесь ударить ножом в сердце того парня, с которым когда-то играли в софтбол. Я бы не смогла так поступить. Они те же, что и прежде. Они все еще играют в софтбол. А мы – те, кто перестал играть.

Иногда, когда я сижу на холме рядом с мавзолеем Гринбаума, я думаю об Эмми. Интересно, она все еще собирается осенью в университет?

Наверное, нет.

В выпускном классе я какое-то время встречалась с одним парнем. Его звали Ной. Нормальный такой чувак. Супервысокий, играл в баскетбол, один из немногих видов спорта, в которые мы тогда еще играли. В спортивном зале, верно? Я помню, когда футбольные команды тоже перебрались в зал. Это было ужасно, кроссовки скрипели на полу, потому что тот был натерт воском. Раньше футбол был единственной игрой, которая мне действительно нравилась. Я обожала бегать по траве, на солнышке. Есть свой кайф в том, когда пинаешь мяч так, что он взлетает в воздух, потому что ты правильно поддела его. Я играла в футбол с четырех лет. Во всех лигах.

А затем его просто отменили. Мол, слишком опасно, да и недостаточно желающих девушек. Теперь нельзя просто так бегать по травке. Вы можете упасть. Порезаться. Ободрать коленку. Так что вместо беговых упражнений я вынуждена в миллионный раз читать «Землю за лесом» и сидеть в четырех стенах. Блин, да я превращаюсь в одну из этих заносчивых умниц-хипстерш!

Ах, да, Ной. Смотрите: девушки, играющие в футбол, встречаются с парнями-баскетболистами.

Мы на втором ярусе. Игроки в бейсбол где-то чуть ниже нас, за ними идет стрельба из лука и еще ниже – современные танцы. А затем все те, кто льют слезы у своих кабинок, потому что не могут попасть по мячу. Футболисты и их группы поддержки все еще на самом верху, хотя сейчас не 1957 год и мы не на Среднем Западе, где все еще играют в футбол. Но кое-что не меняется. Наверно потому, что по телеку по-прежнему показывают обычную среднюю школу. Это сетевая вещь. Никто не хочет показывать, как вампиры заполоняют собой общество, как ходят на свидания с шахматными вундеркиндами, пересыпая все это приколами в духе «мыльной оперы». Нет, на телевидении все по-старому. Поэтому мы ведем себя так, как будто все, что мы делали в шестом классе, важно, хотя на самом деле никто не играет в футбол, и нет никаких групп поддержки. Как будто мы остановились в развитии три или четыре года назад и никогда не станем старше.

Во всяком случае, я помню, как Ной каждый день выпивал две огромные бутылки диетической колы. Он приносил бутыль в класс и ставил ее рядом со своим столом. Когда мы целовались, у его губ был вкус кока-колы. Все думали, будто мы с ним спим, но на самом деле этого не было. Не то, чтобы я думала, что еще к этому не готова или что-то в этом роде. Просто секс больше не казался мне чем-то серьезным. Хотя, по идее, должен был. Мой отец говорит, что это определенно квалифицируется как аморальное поведение. Я же просто не думаю об этом.

Типа, какое мне дело, что Алексис позволила редактору школьного альманаха лечь на нее в фотолаборатории, или что она всего неделю спустя узнала, что вакцина от гепатита, которую ей вкололи перед поездкой в Испанию, была заражена, и теперь ей страшно, когда учитель роняет мел, потому что она вынуждена пересчитывать крошки? Все это не так уж и важно. Плюс, эта пара, с которой мы с Ноем иногда зависали, Дилан и Бетани, они оба вампирнулись, когда трахались, просто, раз – и все. Без всякого предупреждения, в один момент. Вскоре после этого мы расстались. Не видели особого смысла. К тому же, я больше не смотрю телевизор.

Но в последнее время я часто его вижу. Он вампирнулся в середине семестра. Думаю, он даже какое-то время встречался с Эмми. Я не против. Мне это даже понятно. У них было много общего. Я просто не хотела это знать. Во всяком случае, не скажу, что у меня имелись на него виды. Одну минуту я почти не думаю о нем, а в следующую мы за полночь сидим на качелях в парке Наррагансетт, пинаем ногами гравий и говорим о том, что он все еще пьет диетическую колу.

Но теперь у нее какой-то странный вкус.

– Раньше это была просто кола. А теперь я чувствую в ней один аспартам. Ну, или не сам аспартам, а химические вещества, из которых он состоит. Я нутром чувствую, что там есть аспартам. Но меня все еще ломает и трясет. Так что я дошел до одной банки в день.

Я бы не сказала, что Ной симпатичный. Баскетболисты редко бывают красавчиками, не то, что футболисты. Он слишком длинный и худой, и вся его вампирская сущность проявляется лишь в черных волосах и бледной коже. Когда-то у него были жутко красивые зеленые глаза.

– Как это случилось с тобой? – я отлично понимала, как глупо звучит мой вопрос. Но это было единственное, что пришло мне в голову. Как это случается? Можно подумать, как автомобильная авария. – Но если не хочешь, можешь не говорить. Если это… ну, ты знаешь, личное.

Ной пересчитывал кусочки гравия. Он не хотел, чтобы я знала, что он это делает, но он, когда их считал, шевелил губами. Вот почему обсессивно-компульсивное расстройство включено в список высокого риска. Потому что вампиры навязчиво пересчитывают все вокруг. Хотя мне кажется, что все наоборот. Вы не вампирнетесь потому, что у вас обсессивно-компульсивное расстройство. Расстройство возникает у вас потому, что вампирнулись.

– Да, нет, тут нет ничего личного. Просто это неинтересно. Помнишь, когда появился первый список высокого риска? Я сразу струхнул, потому что был зачат в субботу, и у меня есть родинка на бедре. Я был уверен, что вампирнусь раньше всех остальных. Но это случилось не так, как я думал, например, когда резко вампирнулась та третьеклашка, Анна Круз, и спецы из Центра контроля заболеваний выяснили, что это произошло потому, что ее мать – больная на всю голову кошатница. Мол, она даже дорогу не перейдет, если до нее там не пробежит черная кошка. Я думал, со мной так и будет. Как с Анной.