– Вейзель, Вейзель, альс берунде, – фальшиво напел на сурганском Алекс. – Вейзель, родина моя! Пойдем, камрад Шпитцен, нас ждут великие дела.

Дорогу спросить было не у кого, потому Дима и Алекс прошли городок практически до самого центра, где обнаружились признаки самой настоящей цивилизации – несколько кафе, гостиница, церковь и даже пожарная станция. Дома здесь были уже совсем городские, преимущественно двухэтажные, но возле каждого имелся небольшой палисадник или обозначенный низкой оградкой цветник. Немолодой кабатчик, меланхолично протиравший полотенцем пивные кружки, все-таки подсказал им верное направление: пришлось вернуться немного назад, свернуть в едва заметный переулок и дойти до самого его конца. Там путешественники наконец уперлись в массивные железные ворота, над которыми гордо красовались вырезанные из стали буквы, образующие сурганскую надпись «Хорнер Инженербюро».

На стук в ворота отозвался дежуривший у входа рядовой с красной повязкой на рукаве. Тщательно проверил у Димы и Алекса документы, велел им ждать, вернулся в свою деревянную будку и принялся куда-то звонить, накручивая ручку большого, похожего на патефон квадратного телефонного аппарата с тяжелой эбонитовой трубкой. Посовещавшись, жестом показал вновь прибывшим: проходите!

Дима ожидал увидеть здесь самый настоящий научно-технический центр, средоточие передовой инженерной мысли рвущегося к мировому господству Великого Сургана. На деле же экспериментальный завод и испытательный полигон корпорации Хорнера более походил на какую-то гаражную мастерскую, где неопрятные, вечно поддатые мужики чинят старые «Жигули». Гравийная дорожка вела от самых ворот на огороженную площадку, по сторонам которой высился ряд открытых ангаров – судя по всему, тут и собирали самолеты. Все пространство вокруг было заставлено ящиками и деревянными контейнерами непонятного назначения, рядом на стапелях лежал каркас крыла – как раз сейчас его покрывал лаком паренек в застиранной гимнастерке. Возле одного из ангаров Дима обнаружил несколько установленных на деревянных паллетах авиационных двигателей – на их серебристых промасленных боках еще виднелась налипшая солома, использовавшаяся в качестве прокладочного материала при транспортировке. Терпко пахло краской и каким-то химическим растворителем.

– Почему честь не отдаете, ефрейтор?

Дима обернулся. Перед ним стоял, широко расставив ноги, невысокий офицер, облаченный в серо-зеленую полевую форму сухопутных войск с погонами лейтенанта. Эмблема, изображенная в петлицах на черном стоячем воротничке его кителя – скрещенные меч и молот Первого Кузнеца, – была Диме не знакома. Из-под козырька фуражки с высокой тульей, напоминавшей по сурганскому образцу коровье копыто, выпирал огромный нос. Собственно, к этому самому носу и была приделана в качестве дополнения вся остальная физиономия лейтенанта: глубоко посаженные темные глазки, впалые щеки и торчащие в стороны уши, причем одно оттопыривалось чуть больше другого. Однако остальные детали все же заметно уступали носу по монументальности, просто терялись на его фоне, как теряется мелкая морская рябь возле гигантского айсберга. Казалось, убери нос, и вся конструкция развалится на части.

Лейтенант буравил Диму острыми глазками, ожидая ответа. Обратился он к нему явно не по уставу – Дима помнил основные положения этого документа, касавшиеся принятой в сурганской армии субординации, и офицер со всей очевидностью их игнорировал. Впрочем, тот же устав гласил, что, если старший по званию использует в общении с младшими военнослужащими неформальный стиль общения, те вправе поддерживать этот формат диалога.

– Я не девица, чтобы честь отдавать, – изобразив, насколько это было возможно, доброжелательную улыбку, ответил на сурганском Дима, стараясь не запутаться в падежах, – а воинское приветствие я отдать просто не успел.

С этими словами Дима нарочито медленно приложил пальцы к козырьку. Глазки лейтенанта недовольно сверкнули.

– Ваше имя? – перейдя на фальцет, взвизгнул он.

– Ефрейтор Митто Шпитцен, господин лейтенант.

– Что за акцент? Клондалец?

– Сурганец из Южного Клондала, с вашего позволения.

– Набрали в армию всякий сброд, – снизив тон на пару октав, произнес лейтенант, продолжая пристально разглядывать Диму, словно какую-то диковинную зверушку в зоопарке.

– Да, я вижу, – невозмутимо отозвался тот.

– Что?!

– Я говорю, что полностью с вами согласен, господин лейтенант. Простите, сурганский не родной для меня язык. Я еще плохо изъясняюсь.

Лейтенант что-то неразборчиво процедил сквозь зубы, развернулся и зашагал прочь.

– Зря ты с ним так, – произнес наблюдавший за этой сценой со стороны Алекс, когда пышущий злобой офицер удалился на безопасное расстояние.

– С чего бы?

– Значок в петлице видел? Этот парень из «Зольбера».

– Откуда?

– Есть «Вайбер», войсковая разведка, – пустился в объяснения Алекс, – а есть «Зольбер». Так называется контрразведка Сургана. Он особист, камрад Митто. Может при случае доставить кучу неприятностей.

Дима посмотрел вслед удаляющейся плюгавой фигуре.

– Да и черт с ним, – по-русски ответил он своему приятелю, – я и сам кому хочешь проблем доставить могу, замучаются разгребать.

Алекс лишь молча покачал головой.

* * *

Оставив вещи в жилом корпусе – здесь в отличие от передовой для размещения личного состава использовался не полотняный шатер, а похожее на общежитие деревянное двухэтажное здание с тесными комнатками на две кровати в каждой, – они отправились на медкомиссию. Эскулапы долго осматривали Димину раненую ногу, мяли заживающее бедро, заставляли сгибать и разгибать колено, стучали по нему молоточком и царапали иголками стопу. Потом, измерив пульс, отправили обоих на проверку зрения, которую они прошли быстро и без проблем.

Затем их развели по разным комнатам. Диму посадили за широкий стол возле окна, выдали чернильный набор и заставили заполнять длинную анкету на четырех листах с двух сторон, изобиловавшую вопросами личного характера. Не имея возможности писать правду, Дима представился сиротой, а в качестве места своего рождения указал Гранц – единственный населенный пункт в Клондале, название которого он запомнил.

После успешного завершения всех бюрократических процедур настало время обеда. Уплетая суп с гренками, Алекс вполголоса костерил сурганских чиновников, заставлявших граждан своей страны полжизни тратить на оформление кучи ненужных бумажек и циркуляров. Кроме них, в обширном помещении столовой, выходившей окнами на летное поле, обедали еще несколько человек в серых комбинезонах – механиков наземной технической службы. Когда с горячим было покончено и миловидная девушка-официантка принесла дымящийся курман в больших керамических кружках, откуда-то снаружи донеслось низкое басовитое гудение, заставлявшее вибрировать не только мебель, но, казалось, и всю окружающую действительность.

Дима посмотрел в окно. На взлетную полосу аэродрома неторопливо выруливал со стоянки огромный восьмимоторный бомбардировщик – старший брат тех, которые он сопровождал давеча в небе над Ахтыбахом. И если виденные ранее бомбовозы казались Диме великанами, то этот был самым что ни на есть гигантом.