Мужчина медленно покачал головой:

– Сэр, мы не можем нарушить порядок…

– Еще как можете. Это крайняя необходимость.

– Это правила.

Эд пристально смотрел на него ровно десять секунд. Затем выпрямился, прижал ладонь к голове и пошел прочь. Он чувствовал, как его распирает от давления, словно чайник, подскакивающий на плите.

– Знаете что? – Эд медленно обернулся. – Мы целых три дня добирались сюда. За эти три дня моя новенькая машина провоняла рвотой, а что пес сотворил с обивкой – неприлично сказать. Да я вообще не люблю собак! Я провел ночь в машине с незнакомкой. В плохом смысле «провел ночь». Я жил в гостиницах, каких врагу не пожелаешь. Я съел яблоко, которое побывало в тесных джинсах подростка, и кебаб, наверняка с человечиной. Я оставил в Лондоне совершенно жуткий личный кризис и проехал пятьсот восемьдесят миль с людьми, которых толком не знаю – совершенно замечательными людьми, – потому что даже мне было ясно, что это соревнование очень-очень важно для них. Жизненно важно. Потому что эту маленькую девочку интересует только математика. И если она не получит хоть какие-то очки, то не сможет участвовать в вашем соревновании в полную силу. А если она не сможет соревноваться в полную силу, она упустит свой единственный шанс пойти в школу, в которую ей очень-очень надо пойти. И если это случится, знаете, что я сделаю? – (Мужчина смотрел на него.) – Я зайду в эту комнату, соберу все ваши бумаги по математике и порву на мелкие кусочки. Очень-очень быстро, прежде чем вы успеете вызвать охрану. И знаете, почему я это сделаю?

– Нет. – Мужчина сглотнул.

– Потому что все это не может быть напрасно. – Эд наклонился к нему. – Не может. И потому что сейчас, в эту самую минуту, я совершенно уверен, что мне нечего терять.

С лицом Эда что-то случилось. Это было ясно по тому, как его черты словно плавились и принимали незнакомые формы. Это было ясно по тому, как мужчина за столом смотрел на него. Это было ясно по тому, как Джесс шагнула вперед, осторожно положила ладонь Эду на руку и протянула мужчине пакет с очками.

– Мы будем очень благодарны, если вы возьмете ее очки, – тихо сказала она.

Мужчина встал, обошел стол и направился к двери. Он не сводил глаз с Эда.

– Я попробую что-нибудь сделать, – пообещал он. И осторожно закрыл за собой дверь.

Они молча вышли к машине, не обращая внимания на дождь. Джесс выгрузила сумки. Никки стоял в стороне, засунув руки в карманы джинсов как можно глубже. Учитывая, что джинсы были тесные – не слишком глубоко.

– Что ж, мы это сделали. – Джесс слегка улыбнулась.

– Я же говорил, что успеем. – Эд кивнул на машину. – Подождать, пока Танзи закончит?

Джесс наморщила нос:

– Нет. Спасибо. Мы и так отняли у вас много времени.

Улыбка Эда немного увяла.

– Где вы собираетесь ночевать?

– Если Танзи выиграет, возможно, побалую нас роскошным отелем. Если проиграет… – Джесс пожала плечами. – На автобусной остановке.

По ее тону было ясно, что она в это не верит.

Она подошла к задней дверце. Норман посмотрел на дождь, решил не выходить и поднял взгляд на Джесс.

Она засунула голову в машину.

– Норман, нам пора.

На мокрой земле позади «ауди» лежала небольшая кучка сумок. Она достала из сумки куртку и протянула Никки:

– Надень, а то холодно.

– Так… значит… вот и… все? – У воздуха был соленый привкус моря. Внезапно он напомнил Эду «Бичфрант».

– Вот и все. Спасибо, что подбросили. Я… Мы… Все очень вам благодарны. За очки. И за все остальное.

Они впервые внимательно посмотрели друг на друга, и у Эда на языке вертелся миллион вопросов.

Никки неуклюже поднял руку:

– Ага, мистер Николс. Спасибо.

– Да! Вот. – Эд вынул из кармана телефон, который достал из бардачка, и бросил Никки. – Это запасной. Он мне… э-э-э… больше не нужен.

– Серьезно? – Никки поймал телефон одной рукой и недоверчиво уставился на экран.

– Мы не можем это взять, – нахмурилась Джесс. – Вы и так очень много для нас сделали.

– Пустяки. Правда. Если Никки не возьмет телефон, мне придется сдать его в утиль. Вы только сбережете мне время.

Джесс посмотрела себе под ноги, словно собиралась сказать что-то еще. Затем подняла взгляд и проворно стянула волосы в хвостик, в чем не было ни малейшей нужды.

– Что ж. Еще раз спасибо. – Она протянула Эду руку. Он помедлил и пожал ее, стараясь отогнать внезапно вспыхнувшее перед глазами воспоминание о вчерашнем вечере. – Удачи вам с отцом. И с обедом. И с работой. Я уверена, все будет хорошо. Помните, хорошие вещи случаются.

Когда она отняла руку, у него возникло странное чувство, будто он что-то потерял. Она отвернулась и посмотрела через плечо:

– Ладно. Пойдем поищем сухое место для вещей.

– Подождите! – Эд достал из куртки визитную карточку, нацарапал номер и подошел к Джесс. – Позвоните мне.

Одна из цифр смазалась. Эд заметил, что Джесс на нее смотрит.

– Это тройка. – Он поправил цифру и сунул руки в карманы, точно неуклюжий подросток. – Сообщите, как дела у Танзи. Пожалуйста.

Джесс кивнула с непроницаемым лицом. И ушла, ведя мальчишку перед собой, словно бдительный пастух. Эд стоял и смотрел, как они тащат свои неподъемные сумки и пыхтящего упрямого пса и исчезают за углом серого бетонного здания.

В машине царила мертвенная тишина. Эд привык к слегка запотевшим окнам, смутному ощущению постоянного движения, к тому, что находился в замкнутом пространстве с другими людьми. К приглушенному писку игровой приставки Никки. К непрерывному ерзанью Джесс. Теперь же Эд разглядывал салон машины, покрытый длинной черной шерстью и призрачными следами высохшей слюны в середине заднего сиденья, где лежал Норман, и ему казалось, будто он стоит в покинутом доме. Он видел крошки и яблочный огрызок, засунутый в пепельницу, растаявший шоколад, сложенную газету в кармане сиденья. Его влажная одежда висела на проволочных вешалках на задних окнах. Эд обнаружил под сиденьем учебник по математике – очевидно, Танзи забыла его, когда выскакивала из машины. Наверное, надо вернуть? Хотя зачем? Слишком поздно.

Слишком поздно.

Эд сидел на серой промозглой парковке, глядя, как последние родители идут к машинам, убивая время в ожидании своих подопечных. Он положил голову на руль и какое-то время не двигался. Затем, когда осталась только его машина, вставил ключ в зажигание и наконец поехал.

Эд проехал около двадцати миль, прежде чем понял, насколько устал. Сочетание трех бессонных ночей, похмелья и сотен миль за рулем оглушило, словно ядро для разрушения зданий, и он почувствовал, что у него слипаются веки. Он включил радио, открыл окна, а когда это не помогло, заехал в придорожное кафе выпить кофе.