О чем они говорили?

О неожиданной красоте некоторых абердинских домов.

О собаке.

О том, захватил ли кто-нибудь пакеты, чтобы убирать за собакой.

О том, кто должен затолкать это дело под припаркованную машину, чтобы никто не наступил.

Как удобнее вытирать носки ботинок о траву.

Возможно ли вообще вытереть носки ботинок о траву.

Лицо Никки, а именно не болит ли оно. (Ответ: нет, больше не болит.)

Прочие части его тела, а именно не болят ли они. (Нет, нет, немного болит, но уже полегчало.)

Его джинсы, а именно почему бы их не подтянуть, чтобы трусы не торчали.

Почему его трусы – его личное дело.

Нужно ли рассказывать папе о «роллс-ройсе». Никки считал, что лучше всего притвориться, будто машину угнали. Откуда отцу узнать правду? Да и поделом ему. Но Джесс сказала, что не может врать Марти, потому что это нечестно. И на некоторое время замолчала.

Хорошо ли он себя чувствует? Стало ли ему легче вдали от дома? Не переживает ли он из-за возвращения домой? Никки перестал отвечать и начал пожимать плечами. О чем тут говорить?

О чем они не говорили?

О Танзи. Она висела в воздухе между ними всю прогулку по университетскому городку. Никки представлял, как сестренка сидит, высунув кончик языка и опустив голову, и что-то царапает в своем собственном мирке чисел. Он знал, что Джесс тоже представляет ее.

Как это будет, если они действительно увезут домой пять тысяч фунтов.

Если Танзи поступит в свою школу, а Никки не пойдет в шестой класс[15], придется ли ему забирать сестру из Сент-Эннз каждый день.

Еда навынос, которой они вечером отметят победу. Желательно, не кебаб.

То, что Джесс явно мерзнет, хотя уверяет, будто ей тепло. Волоски на ее руках встали дыбом.

Мистер Николс. А главное, где Джесс спала прошлой ночью. И почему они с мистером Николсом украдкой переглядывались все утро, словно пара подростков, даже когда дулись друг на друга. Никки иногда казалось, что Джесс считает их с Танзи дураками.

В принципе, разговаривать оказалось не так уж противно. Пожалуй, можно заниматься этим почаще.

Джесс и Никки ждали у дверей. В два часа они наконец отворились. Танзи вышла одной из первых, держа перед собой меховой пенал, и Джесс распахнула дочери объятия, готовясь праздновать.

– Ну? Как дела?

Танзи пристально смотрела на них.

– Ты раздавила их, малявка? – спросил Никки, ухмыляясь.

И внезапно лицо Танзи сморщилось, как в детстве, когда она падала и повисала трехсекундная пауза между Чем-То Ужасным, что только что случилось, и оглушительным ревом из-за Чего-То Ужасного.

Джесс схватила ее и притянула к себе, то ли чтобы утешить, то ли чтобы скрыть собственное потрясение. Никки обнял Танзи с другой стороны, а Норман сел ей на ноги, и пока остальные дети шли мимо, некоторые – переговариваясь, некоторые – молча поглядывая на Танзи, она рассказала им, что случилось, приглушенно всхлипывая.

– Я потратила впустую первые полчаса. И не всегда понимала их акцент. И ничего толком не видела. И очень нервничала, и все смотрела на листок, а когда мне передали очки, очень долго искала подходящую пару, а потом даже не смогла понять первый вопрос.

Джесс поискала взглядом организаторов:

– Я с ними поговорю. Я объясню, что случилось. В смысле, ты ничего не видела. Они обязаны принять это во внимание. Возможно, мы уговорим их изменить твой балл.

– Нет. Я не хочу, чтобы ты с ними говорила. Я не поняла первый вопрос, даже когда нашла нужные очки. У меня не получилось решить задачу так, как надо.

– Но, может быть…

– Я все испортила, – завыла Танзи. – Я не хочу об этом говорить. Я просто хочу уйти.

– Ничего ты не испортила, милая. Правда. Ты старалась, как могла. Это самое главное. – Джесс гладила ее по спине, как будто это могло все исправить.

– Нет, испортила. Я не смогу учиться в Сент-Эннз без денег.

– Ну, должен быть какой-нибудь… Не переживай, Танзи. Я что-нибудь придумаю.

Улыбка Джесс была на редкость неубедительной. И Танзи не была дурочкой. Она плакала, как будто ее сердце было разбито. Никки никогда еще не видел сестру такой. Ему тоже захотелось заплакать.

– Поехали домой, – сказал он, когда это стало невыносимо.

Но Танзи только заплакала еще сильнее.

Джесс подняла на него побелевшее растерянное лицо, словно спрашивала: «Никки, что мне делать?» Впервые Джесс не знала, что делать, и Никки показалось, будто мир перевернулся вверх ногами. И тогда он подумал: «Какая жалость, что Джесс конфисковала мою нычку». Ему хотелось покурить, как никогда прежде.

Они ждали в коридоре, пока остальные участники разбивались на кучки, делились бутербродами или рассаживались по машинам с родителями, и впервые в жизни Никки понял, что злится. Он злился на глупых мальчишек, которые выбили его сестру из колеи. Злился на дурацкое соревнование по математике и его правила, которые не могли хоть немного измениться ради маленькой девочки, которая ничего не видит. Злился, что они проехали через всю страну, чтобы опять потерпеть поражение. Как будто его семья в принципе не могла сделать ничего правильно. Совсем ничего.

Когда коридор окончательно опустел, Джесс вытащила из заднего кармана маленькую прямоугольную карточку. Она сунула ее Никки.

– Позвони мистеру Николсу.

– Но он, наверное, уже на полпути домой. И что он может поделать?

Джесс закусила губу. Она наполовину отвернулась, затем снова повернулась к Никки:

– Он может отвезти нас к Марти. – (Никки уставился на нее.) – Пожалуйста! Я знаю, это неудобно, но мне больше ничего не приходит на ум. Танзи надо как-то подбодрить, Никки. Ей нужно повидаться с отцом.

Мистер Николс вернулся через полчаса. Сказал, что отъехал совсем недалеко и остановился перекусить. Позже до Никки дошло, что если бы он подумал как следует, то задался бы вопросом, почему Эд уехал так недалеко и так долго обедал. Но Никки был слишком занят – спорил с Джесс.

– Я знаю, ты не хочешь видеть отца, но…

– Я никуда не поеду.

– Это нужно Танзи. – Решительное выражение лица Джесс означало, что она готова притвориться, будто принимает во внимание чувства Никки, но на самом деле просто собирается заставить его сделать то, что хочется ей.

– Это ничего не исправит.

– Для тебя – возможно. Послушай, Никки, я знаю, что сейчас ты испытываешь смешанные чувства к отцу, и я тебя не виню. Это было очень непростое время…