Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Немножко подзабыли, как красиво швартоваться, не так ли, господин капитан? — первым начал он по-русски. — Ну, это ничего. Это службишка, не служба. Дело поправимое.
— Вы… кто? — хрипло спросил шофёр, тоже по-русски.
— Гурьев. Яков Кириллович. Будем знакомы, господин капитан? — он развернулся лицом к шофёру и протянул тому правую руку, — ту самую, на которой браслет.
— Господин Гурьев? Или товарищ Гурьев?
— Сочту за честь стать вам товарищем, господин капитан, — рука его упрямо висела в воздухе.
Шофёр, видимо, всё ещё колеблясь, взял руку Гурьева и чуть повернул, рассматривая браслет. И, приняв пароль за верный, кивнул:
— Осоргин. Вадим Викентьевич. Капитан второго ранга, минный крейсер «Переславль», Черноморский флот. Ныне, кажется, краснознамённый?
А вот теперь пришла очередь Гурьева удивляться.
— Не может быть, — он так сдавил руку Осоргина, что тот поморщился против воли. — Не может быть.
— Ну, отчего же, — печальная усмешка искривила губы моряка. — И небывалое, как известно, бывает. А вы разве…
Гурьев знал. Перед ним сидел человек – живая легенда. Капитан Осоргин, уведший свой корабль из-под носа у красных, взяв на борт всех, кого мог утащить из охваченного паникой Новороссийска. Осоргин, протянувший на двух винтах и одной турбине через Дарданеллы и всё Средиземноморье – до самого Гибралтара. Не может быть, подумал Гурьев. Просто не может такого быть. Таких совпадений не бывает. Вот не бывает такого, и всё.
— Я думал, вы в Париже.
— Я тоже так сначала думал, — вздохнул Осоргин. — А зачем? Не люблю я французский… Несколько моих офицеров остались там. А остальные, кто со мной, — сюда. Теперь здесь вот… перебиваемся. Кому повезло, кто помоложе был – под торговый «юнион джек». А кто рылом не вышел – под шашечки пожалуйте.
— Пройдёмся ещё под Андреевским, господин капитан, — озорно улыбнулся Гурьев. — Давайте поедем, поднимемся ко мне. Посидим, как у нас, флотских, положено.
— Я за рулём, — усмехнулся невесело Осоргин.
— Ничего, Вадим Викентьевич, — Гурьев отпустил его руку. — Переночуете у меня, места хватит. А с завтрашнего утра вы на службе. Поедем. Я всё объясню.
— Гурьев, — Осоргин прищурился, посмотрел в лобовое стекло. — Гурьев. Легенда Корпуса. Единственный, кажется, в истории флота мичман при выпуске. «Гремящий», кажется? У Эзеля где-то их потеряли. Откуда браслет?
— Шестерых спасли датские рыбаки. Его не спасли, а браслет он велел передать мне. Браслет и наградной «Браунинг». Полозов и передал. Константин Иванович Полозов.
— Его плохо помню. Неважно. Как это произошло?
— Приняли бой с «Аугсбургом» и «Бременом». Шансов было – ноль, не мне вам объяснять. Но не сдались.
— Погибаю, но не сдаюсь, — Осоргин кивнул и снова взглянул на руку Гурьева с браслетом. — Ах, как это романтично, — погибаю, но не сдаюсь. Что ж, Яков Кириллович. Поехали, пожалуй.
Они остановились у дома, где находилась студия, снятая Рэйчел для Гурьева. Осоргин закрыл машину, и они поднялись наверх.
Гурьев быстро собрал на стол, открыл бутылку виски:
— Извините, господин капитан. Водки нет. Не готовился.
— Это хорошо, что не готовился, — кивнул Осоргин. И, разлив спиртное, поднял рюмку на уровень груди: – Помянем, Яков Кириллович. Погибаю, но не сдаюсь. Эх!
Он опрокинул виски в себя таким движением, как будто это всё-таки была водка. Его примеру последовал и Гурьев.
Осоргин опустился на стул, дождался, пока сядет Гурьев, налил по второй, легонько стукнул ножкой своей рюмки по его посудине:
— За встречу?
— За встречу, господин капитан.
Они снова выпили. Помолчали. Гурьев не торопился, — ждал, пока Осоргин созреет, чтобы задавать вопросы. Ожидание его длилось не слишком долго:
— Каким же ветром вас в Лондон-то занесло, Яков Кириллович?
Гурьев и сам не ожидал, что сможет уложиться в десяток предложений. Но уложился. Некоторые, особо пикантные нюансы – вроде шаровой молнии – он пока что опустил. Не так уж и много рассказывать. Дослушав, Осоргин разлил третью порцию:
— Легки вы на подъём, однако.
Это еврейская кровь, усмехнулся про себя Гурьев, но промолчал. Осоргин посмотрел на него исподлобья:
— А где же вы повоевать-то успели, Яков Кириллыч?
— Успел, — Гурьев чуть прищурился. — А что, разве заметно?
— Заметно, — кивнул моряк. — Хотели бы скрыть – я бы не заметил. А вы ведь и не скрываете.
— Нет, — улыбнулся Гурьев, — и не думал. Стыдиться нечего. Успел. В Трёхречье. В Маньчжурии.
— На чьей стороне, если не секрет?
— Ни на чьей, — Гурьев покачал головой. — Не был я тогда готов ни на чьей стороне воевать. Людей защищал, как умел. Плохо умел, конечно. А теперь займемся кое-чем поинтереснее.
— И что же это?
— Делом. Теперь нам предстоит множество дел, Вадим Викентьевич. В основном не очень весёлых и уж точно не слишком приятных. А также, возможно, кровавых. Вы как?
— Что это значит?
— Это значит, что можно попробовать.
— Попробовать – что?!
— Вернуться, Вадим Викентьевич. Только не приползти на карачках к большевикам, как некоторые это делают сейчас, а вернуться по-настоящему.
— Это чепуха, — махнул рукой Осоргин. — Они убивают всех, кто пытается хотя бы делать вид, что шевелится. Барон Врангель, генерал Кутепов…
— А мы никому не скажем, — наклонился через стол Гурьев. — Никому из посторонних, я имею ввиду.
— Вы представляете, сколько людей…
— Три десятка. Пока больше не нужно.
— Это смешно.
— Нет. Вы просто ещё всего не знаете. Я вам расскажу и покажу. Тогда вы, возможно, измените своё мнение. То есть наверняка измените, потому что вы боевой офицер. Я прекрасно понимаю, что вы сейчас думаете. И вообще, и обо мне в частности. Понимаю, что вы – и не только вы – давно отчаялись в душе, даже если снаружи пытаетесь делать вид, будто это не так. Я не собираюсь вас уговаривать, Вадим Викентьевич. Я буду действовать. И мне требуется помощь. В том числе ваша помощь.
Осоргин молчал невероятно долго, то поднимая взгляд на Гурьева, то опуская его вновь, задумчиво проворачивая в руках пустую рюмку.
— Что же реально можно предпринять? — стараясь, чтобы его голос звучал спокойно, спросил Осоргин. — С десятком или с двумя? Пусть с тремя.
— Мы только начнём с десятков. Это так. Большевики тоже начинали не с миллионов, господин капитан. Дело не в количестве голов. Нужны просто правильные инструменты. И нужно научиться ими пользоваться. Мы научимся. И вообще, — Гурьев откинулся на спинку стула, сложил на груди руки и отчаянно улыбнулся, — дело даже не в этом. Дело в том, что нельзя смотреть. Надо драться. А получится или нет… Это не нам решать, Вадим Викентьевич. Если не драться, то точно ничего не получится. Вот совершенно.