Несмотря на используемые определения и имена, источники не всегда проводят четкое различие между разными видами сверхъестественных женских существ, которые обладают силой помогать людям. С одной стороны, это логично, так как система верований не была формализована и могла варьироваться от одной общины к другой. С другой стороны, хотя исконные верования и их отголоски и могли существовать в скандинавской культуре после принятия христианства, сами источники являются результатом работы писцов-христиан, которые жили на два или больше столетий позже. В «Пряди о Сёрли» Фрейя превращается из женщины в валькирию; именем Скульд (Skuld) называется как норна, так и валькирия, которая, подобно дисам, способна вызывать смерть; а Фригг, вёльвы и норны видят будущее. Четко разделить характеристики и роли каждого из этих персонажей не представляется возможным. Вероятнее всего, древние скандинавы последовательно наделяли сверхъестественных женских существ способностью управлять сферами, которые недоступны для человека, включая загробную жизнь.

Во второй главе мы говорили про «Сагу о Хервёр и Хейдреке», где встречается оживший мертвец, которого называют «драуги» (draugr) или «хаугби» (haugbúi, букв «обитатель кургана»). Он может разговаривать с человеком, ступившим на территорию кургана. О том, что такие встречи происходили на месте женских захоронений, подобных Осебергской ладье, в источниках ничего не говорится, но, согласно скандинавским преданиям, женщины не всегда покоились с миром. Восставшие из мертвых женщины ведут себя не так, как мужчины, которые часто враждебно относятся к живым. В «Саге об Эйрике Рыжем» они даже наделяются неуместными проявлениями сексуальности. Молодая Гудрид, все еще живя в Гренландии и будучи замужем за Торстейном Эриксоном, сталкивается со случаем странной болезни, которая вспыхивает в их поселении. Эту заразу подхватывает Сигрид, которая в полубредовом состоянии видит толпу мертвецов и говорит Гудрид: «Я узнаю среди них Торстейна, твоего мужа, и саму себя. Как ужасно видеть это!» В ту же ночь Сигрид умирает. Через какое-то время заболевший Торстейн жалуется, что мертвая Сигрид пыталась выбраться из гроба и залезть в его постель, после чего он посылает за ее оставшимся в живых мужем, чтобы он усмирил свою супругу. Обуреваемую похотью нежить удается обезвредить при помощи топора, но Торстейна спасти неудается : он присоединяется к толпе мертвецов, о которых предупреждала Сигрид. Этот эпизод заканчивается тем, что призрак Торстейна шепчет на ухо Гудрид: «Я хочу, чтобы меня отнесли в церковь, а также других людей, которые здесь умерли». И вот, несмотря на то что оледеневшая земля была ужасно твердой, тело мужчины выкапывают и повторно хоронят, но уже на освященной земле[483]. Рассказчик недвусмысленно дает нам понять, что лишь правильный обряд захоронения способен избавить живых от неуместных домогательств со стороны мертвых.

Сигрид как бы меняется ролями с Торгунной из «Саги о людях с Песчаного берега», но если последняя страстно желала молодого человека при жизни, то первая до смерти не демонстрировала ничего, кроме образцового христианского благочестия. Что касается Торгунны, то после того как она подхватывает странную болезнь, ее последняя воля звучит следующим образом: «Я завещаю отвезти мое тело к Палатному Холму, когда я умру от этой болезни: есть у меня предчувствие, что место это спустя какое-то время станет в здешней стране самым почитаемым». Когда, согласно завещанию, ее тело перевозят к месту назначения, она напоследок воскресает из мертвых. Но делает она это лишь для того, чтобы приготовить еду и накормить носильщиков[484]. Этот странный пример призван еще раз подчеркнуть важность христианского захоронения. Вероятно, связанные с этим страхи коренятся в верованиях скандинавов, согласно которым необходимо предпринимать особые меры, чтобы покойники не возвращались в мир живых. К числу таких мер, предположительно, относится и возведение ритуальных камней, которые по факту были огромными валунами, придавливавшими землю[485].

В «Саге о людях из Лососьей долины» молодую женщину во сне посещает вёльва, которая жалуется ей на то, что над ее пристанищем построили церковь. Ей не нравится, что в этом храме горюет набожная Гудрун: «Она все ночи лежит распростертая надо мной и проливает такие жгучие капли, что я от них сгораю». Кости пророчицы тут же выкопали и «унесли прочь, в такое место, где всего меньше бывали люди». Тем временем сама постаревшая Гудрун вспоминает свою жизнь и признается сыну: «Тому принесла я величайшее горе, кого я любила больше всех»[486]. Хотя и принято считать, что речь в этих словах идет о Кьяртане, читатель волен сам решать, кого имеет в виду Гудрун. Она заканчивает свою жизнь благочестивой отшельницей, и мы можем предполагать, что она примирилась с ошибками прошлого. После смерти Гудрун была похоронена в Хельгафелле: туристам и в наши дни могут посетить ее могилу.

Гудрун в образе печальной старухи – полная противоположность Унн, которая до последнего оставалась твердой, сильной и несгибаемой. Оба персонажа воплощают собой разные типажи женщин эпохи викингов. Одна всю жизнь провела на родной земле, а другая много странствовала, но их столь отличные судьбы показывают нам, как сильно на жизнь женщина давили внешние обстоятельства. Они обе умны, харизматичны и вызывают восхищение. В их жизни были натянутые, порой крайне сложные отношения с супругами и другими мужчинами. Браки, в которые они вступали, преимущественно заключались против их воли, но при этом их дух и уверенность в собственных силах крепли день ото дня. Они обе становятся женами, матерями, а затем и вдовами, а мужья и прочие родственники – жертвами бессмысленного, жестокого насилия. В старости они стремятся сохранять достоинство, даже несмотря на немощь, болезни и копившиеся годами огорчение. Они с любовью относятся к детям и внукам, но при этом готовы решительно распоряжаться их судьбами. Это женщины, которые почти никогда не дают слабины. Как и Эстрид из Таби, они пережили обращение в другую религию. Согласно одной из версий, Унн обратилась в христианство[487]. Подобного рода метаморфозы , иллюстрирующие переход от старого уклада жизни к новому, был крайне важен для рассказчиков. Но, несмотря ни на что, любая женщина в итоге должна вступить в финальную схватку с Элли или спокойно упасть в ее объятия, в то время как память о них продолжают хранить рунические камни, курганы и письменные источники.

В «Саге о людях из Лососьей долины» переход от язычества к христианству символизирует перенос останков вёльвы в пустынную местность. Перезахоронение – важный литературный мотив, призванный убедить читателей-христиан, вивших в XIII веке в том, что души их языческих предков будут иметь шанс на спасение. В предыдущей главе мы также упоминали два захоронения с останками женщин, которых принято считать вёльвами. Женщина из Фюрката умерла примерно в то же время, когда король Харальд I Синезубый принял христианство, а останки «Язычницы из Пила» покоятся на христианском кладбище, хотя сама она, скорее всего, в новую веру не обращалась. Можно предположить, что викинги-язычники мирно сосуществовали с христианами, что не исключает смешанных чувств, которые вызывали у них происходившие перемены. В «Саге о Ньяле» приводится виса женщины-скальда Стейнунн Рефсдоттир о нападении на христианского миссионера Тангбранда, чей корабль потерпел крушение по пути в Исландию. Поэтесса хвастливо сообщает нам, что судно было разбито усилиями Тора, и добавляет едкое замечание: «Верно, Христос позабыл / О быке обиталища рыбы»[488] . Но в этой же саге говорится и о том, что очень скоро страна приняла новую веру.