В это время в машине послышалось тонкое, слабое шипение, совершенно не соответствующее ее величине и мощности.

– Отправляемся, – сказал Большой Джек, дергая за шнурок звонка.

Чарли Мартин, машинист, открыл впускной паровой клапан, и громадный локомотив величественно покатился навстречу темной ночи.

Все пространство вокруг было усеяно красными, зелеными и желтыми огоньками, всюду сигналы, механические и ручные.

Каким образом машинист ухитрялся разбираться в них? Он шел вполне уверенно. Он знал все эти сотни огоньков, указывающих ему путь через путаницу рельсов. Я был очень рад, что мне не нужно разбираться в этом. Давно желанный момент настал. Я действительно находился на паровозе! Моей радости не было границ, когда кочегар сказал мне: «Вы можете звонить, если хотите». Я никогда не посмел бы надеяться, что буду принимать какое-нибудь участие в движении поезда.

Я с волнением дернул за шнурок и громко позвонил. Мы быстро прибавляли ходу. Ехать на паровозе было совсем не то, что ехать в вагоне. Толчки на паровозе были очень резкие; вместо того, чтобы плавно раскачиваться, как в вагоне, тут все подпрыгивало и подскакивало. Толчок паровоза бросил меня один раз прямо к котлу, я пришел в соприкосновение с чем-то очень неприятно-горячим, а в дальнейшем прилагал все усилия к тому, чтобы это не повторялось.

Мы проезжали по глубокой впадине, с обеих сторон у нас были высокие валы, а над нами улицы города, так что смотреть было пока не на что. Машинист и кочегар были очень заняты. Время от времени они кричали что-то друг другу; мне казалось, что они говорили «здесь». Меня это очень волновало, до тех пор, пока я не понял, что это они говорили о сигналах. Согласно уставу дороги, не только машинист, но и кочегар должен был следить за сигналами. После каждого сигнала кочегар соскакивал со своего сиденья, отворял дверцу топки, подбрасывал две-три лопаты угля и снова с шумом ее захлопывал. После этого он опять садился и подгонял меня: «Звоните!».

– Откуда вы знаете, когда нужно, подбросить угля? – спросил я его.

– Я слежу за огнем, – ответил он. – Как только он где-нибудь подернется пеплом, я сейчас же бросаю туда свежего угля.

– Мне кажется, что для этого дела надо бы изобрести какую-нибудь машину, – сказал я.

– Я слышал, что делаются опыты с автоматической топкой на одной из наших машин. Может быть, им удастся ее усовершенствовать, но пока считают, что человек нужнее на наших машинах; чтобы быть кочегаром, нужно иметь совсем не так мало в голове.

– Да, – ответил я, – вас ценят далеко не по заслугам.

Мне хотелось спросить еще очень и очень многое, но кричать среди окружающего шума и треска было очень трудно.

Как раз в эту минуту сверкнул яркий свет, раздался свист, ураган воздуха ударил мне в лицо, смахнул с меня шляпу, швырнул ее на котел и отбросил обратно.

– Что это было?

– Номер 29-й прошел, – ответил Большой Джек. – Немножко запаздывает.

Мы находились в Ист-Либерти и вышли на простор из того ущелья, по которому первоначально продвигались. Мы совершали довольно крутой подъем последние шесть миль, а теперь очутились на возвышенности, с которой открывался вид на долину под нами. Направо виднелись яркие огни сталелитейного завода и зарево уличных фонарей Питсбурга.

Над самыми очертаниями гор светила в облаках неполная луна, освещая своим мягким светом всю долину. Но мне было не до сказочных грез.

Мы неслись теперь под уклон полным ходом, пролетая по шестьдесят миль в час. Я сказал «пролетая», но это не был плавный полет существа, состоящего из мускулов и костей, а тряский, шумливый, визгливый полет стального мастодонта. Под нами двигались и вращались целые тонны металла в виде всевозможных колес и рычагов с таким остервенением, как будто решили растерзать в клочки всю машину. Громадные восьмифутовые колеса совершали четыре оборота в секунду, а каждый полный оборот колес подвигал нас на двадцать два фута вперед.

Подумать только, что во время этого полета могло что-нибудь сломаться. Что, если бы вдруг сломался шатун! Я слышал как-то о подобной катастрофе, когда громадный стальной брус прорезал кабину, как будто она была из картона. А то еще мог не выдержать рельс! Вон они тянутся перед нами далеко-далеко! Я видел теперь, как их делают, как, размягченным высокой температурой, им придавали надлежащую форму. Теперь они тоже блестели, но не своим собственным блеском, а холодным отблеском Луны, прямые, застывшие, направляющие грохочущее чудовище по пути, указанному человеком.

Но если бы вы знали, как дрожала машина на поворотах! Малейшая неровность пути десятикратно отзывалась на паровозе. Единственное, что мне оставалось делать, это цепляться за свою часть сиденья. У меня была только одна рука свободна потому, что другой я время от времени звонил. Я чувствовал сильную усталость от постоянного напряжения. Один раз я звонил без перерыва целые четверть часа!

Кочегар подошел ко мне и пощупал мои мускулы.

– Что вы скажете на то, чтобы переменить род занятий, молодой человек, а? – спросил он.

Я был готов на всякую перемену.

– Скажите пожалуйста, как же вы устраиваетесь, когда вы одни? Как вы можете звонить и подбрасывать уголь одновременно?

– Я звоню только тогда, когда мы проезжаем через предместье Питсбурга.

– А отчего же вы мне этого раньше не сказали?

– Я думал, что вы делаете это для моциона, – ответил он, разражаясь громким хохотом.

Я понял, что сделал глупость, и сердито бросил веревку. Со свободными руками я мог яснее отдавать себе отчет в новых ощущениях.

Интереснее всего было наблюдать, как предметы вдруг появлялись перед нами из темноты. Размер их увеличивался с ужасающей быстротой. Земля, казалось, скользила у нас из-под ног, я не мог вполне отделаться от ощущения, как будто я сам соскальзываю вперед, и инстинктивно прижимался к задней стене кабинки.

Но еще удивительнее были ощущения на поворотах. Казалось, что дорога вдруг обрывается и что мы должны упасть сейчас в какую-то зияющую бездну, но паровоз поворачивал и, встряхнувшись, опять несся вдаль.

Я не мог отделаться от мысли об опасности, которая на каждом шагу подстерегает сидящих на паровозе.

Только невозмутимый вид машиниста, серьезно и внимательно исполняющего свое дело, успокоительно действовал на меня. Сигнальные крики его и такие же ответы кочегара свидетельствовали о том, что оба были начеку.

На одном из поворотов я увидел впереди два красных огня.

– В порядке! – раздался сейчас же монотонный возглас.

– Нет! Опасность! – заорал я во всю силу своих легких. – Красный фонарь, два фонаря! Разве вы не видите? Вам не видно? Мы доедем до них через минуту!

Но в это время мы миновали красные огни, и я увидел, что это был хвост товарного поезда на запасном пути.