свободные £16, которые можно потратить до 1 июля (по нашей новой системе), я чувствую себя свободнее; могу позволить себе платье или шляпку, то есть немного покутить, если захочу. И все же лишь воображаемая жизнь интересна по-настоящему. Как только шестеренки в моей голове начинаю крутиться, мне уже не нужны ни деньги, ни платье, ни шкаф, ни кровать для Родмелла, ни диван.

Ужинали с Мейнардом и Лидией как две семейные пары, пожилые, бездетные, уважаемые. Оба они весьма изысканны и достойны восхищения. На висках Мейнарда появляется седина. Сейчас он выглядит лучше; не такой напыщенный и величественный в нашем присутствии; простой; его ум постоянно занят русскими, большевиками, собственными гландами, генеалогией; это безошибочный признак выдающегося ума, когда он так легко переключается с одного на другое. По словам Мейнарда, в Англии есть всего два королевских рода, от которых происходят все интеллектуалы. Он намерен доказывать это с таким упорством, будто на кону стоит его состояние. Лидия сдержанна и спокойна. Она говорит очень разумные вещи.

Еще мы ездили на похороны Джейн, но добрались туда (за тридевять земель, где автобусы ходят лишь раз в 15 минут) только к концу службы[726]; с шумом ввалились в церковь; людей было мало, все очень хмурые, в основном двоюродные братья и сестры с севера, как мне показалось, и абсолютно невзрачные; единственный, действительно горюющий родственник был мужчиной с пухлой шеей, щетинистой бородой и выпученными глазами. Похороны выдающихся людей всегда собирают вереницу странных родственничков. Кстати, они арендовали автомобиль «Daimler[727]», который вез гроб со скоростью пешехода. Мы подошли к могиле; священник, друг усопшей, подождал, пока соберется мрачная толпа; прочел несколько красивых и подходящих фрагментов Библии; продекламировал наизусть «О, будь со мной[728]». Могильщик украдкой дал ему горсть земли, которую священник разделил на три части и в нужные моменты бросал вниз. Птица запела как нельзя кстати, отстраненно, радостно и, если угодно, обнадеживающе; Джейн бы это понравилось. Затем подошли невероятно невзрачные кузины, каждая с пышным букетом примул, которые они бросили в могилу; мы тоже подошли и посмотрели на гроб, лежавший на дне очень глубокой могилы, из-за глины казавшейся медной. И хотя Л. чуть не заплакал, я почти ничего не чувствовала – только красоту «Придите ко мне, все измученные и обремененные»[729], – но отсутствие веры, как всегда, притупляло чувства и беспокоило меня. Кто такой «Бог» и что такое «Благодать Христова»? Что они значили для Джейн?

Чай с Рэймондом – два часа оживленной, восхитительно легкой, воздушной и хорошо слаженной беседы, в основном о явлениях: призраках; сознании; романах, – а не о людях. Кстати, рубашки у него сшиты из узорчатых скатертей, блестящих и плотных.

Ну и что мне почитать? Прибежала Пинкер. Леонард пьет чай со своей матерью[730]. Боюсь, старуха сейчас самовольно осматривает мой кабинет, так что я не могу спуститься вниз, сесть за печатную машинку и написать коротышке, который шлепает меня на людях, да еще смеет взывать к жалости, – я имею в виду Клайва[731].

24 апреля, вторник.

Жду Гамбо [Марджори Стрэйчи] – как же я ненавижу кого-то ждать! Не могу успокоиться, читать или думать, поэтому пишу – странное у меня отношение к этому дневнику. А вообще мне бы надо сидеть в подвале и печатать «Орландо». До 1 июня я должна делать по десять страниц ежедневно. Что ж, люблю я ползти как улитка.

С превеликим удовольствием купила платье и пальто, потратив 5 фунтов и 10 шиллингов. Что нужно делать, так это смотреть на продавщицу открытым любезным ищущим взглядом, говорить уверенно, просить зеркало и наблюдать за ее реакцией. Обычно они, напудренные и размалеванные, замолкают. Сегодня прекрасный светлый летний день; зима отправилась хозяйничать в своей Арктике. Вчера вечером я читала «Отелло» и была поражена градом, объемом и грохотом слов; в рецензии для «Times» я бы написала, что их слишком много. Автор использует этот прием, когда спадает напряжение. В эпичных сценах такой метод подходит как нельзя лучше, но в проходных разум мечется и вязнет в потоке слов – так бывает у величайшего мастера слова, когда он пишет спустя рукава. Изобилие. Менее талантливые писатели обычно скупятся. Шекспир, как всегда, впечатляет. Сейчас мой разум открыт для слов – английских слов; они ударяют по мне, а я смотрю, как они отскакивают и пружинят. Мне пришла идея написать статью о французской литературе: что мы о ней знаем?

4 мая, пятница.

А теперь, прежде чем я отправлюсь в этот прекрасный летний день на чай с миссис Дженкинс[732] на Даути-стрит, надо написать о премии Фемина. Я иду из чувства долга и не хочу обидеть молодую женщину. Но не сомневаюсь, что искушение будет велико. И все же день чудесен.

Вручение приза – тихий ужас; поразительная, но не вызывающая тревоги церемония. Хью Уолпол[733] говорил, как сильно ему не нравятся мои книги; скорее, как он переживает за свои собственные. Маленькая мисс Робинс[734], похожая на малиновку, лезла из кожи вон. «Я помню вашу матушку – прекраснейшую Мадонну и в то же время самую совершенную женщину на свете. Она навещала меня в моей квартире (представляю этот визит в жаркий день). Она никогда не делилась ничем личным, но со своим лицом Мадонны порой говорила нечто настолько неожиданное, что это даже казалось порочным». Это мне понравилось, а вот все остальное не произвело особого впечатления. Потом был ужас от того, насколько уродливо я выглядела в своем дешевом черном наряде. Никак не могу контролировать комплексы. Вздрагиваю и просыпаюсь на рассвете. Кроме того, «слава» становится вульгарной и неприятной. Она ничего не значит, но отнимает много времени. Назойливые американцы. Кроули[735]; Гейдж[736]; сыплются предложения.

Поток людей бесконечен: Эдди, Литтон, мисс Ричи[737], Фрэнсис, Вита, а теперь еще и Дженкинс.

31 мая, четверг.

Нет, сейчас я никак не могу сосредоточиться на Прусте…

Леонард читает «Орландо», который завтра отправится в типографию. В доме стоит тишина. Пятидесятница[738] прошла. Мы были в Родмелле и видели скачки там, где раньше находилось болото[739]. Кстати, наше поле продано Эллисону, и он планирует застройку[740]. Что дальше? У меня нет сил думать. Слышу, как Леонард и Дэди спорят в подвале. Интересно, о чем? Пинкер спит в кресле. Завтра возвращается Анжелика[741]. Из-за отсутствия Нессы я чувствую что-то вроде засухи и спрашиваю себя: как я справлюсь, если разлука продлится шесть месяцев, а не четыре? Но мое кредо – подавлять в себе протест. Я видела…

Вспоминаю, что на