«Ей богу жалко, что я своими глазами не могу увидеть и своими ушами послушать как вы, родные мои, реагируете на мои офигительные откровения… Чего хочешь отдал бы, лишь бы хоть краешком глаза глянуть на ваши лица… Жаль только давать тут не кому… Ну ладно, это я так, к слову сказал, я вас настолько изучил, что и так представляю кто и что скажет… Насколько я понимаю, Ирина Матвеевна уже успела ознакомить собрание со своей версией о бедной, самоотверженной и преданной самыми близкими и дорогими людьми женщине, все силы отдавшей на воспитание чужого по крови, но родного по сердцу ребенка… Я бы в ножки тебе, мамочка, поклонился, если бы хоть капля из того, что ты наговорила сейчас, была правдой… Я целую кучу денег убил на то, чтобы выяснить, как все происходило на самом деле, тогда сорок шесть лет назад, почему родная мать бросила меня и даже не попыталась ни разу увидеться… Не знаю, интересна ли эта история тем, кто сейчас в кабинете присутствует, их ведь это практически не касается, а ты и сама прекрасно помнишь тот страшный год, правда?… Я долго думал, стоит ли выносить эту историю на люди… – Семен помрачнел и стал удивительно серьезным. Никита вопросительно посмотрел на меня. Я пожала плечами и прикрыла глаза, чтобы случайно не выдать взглядом свое отношение ко всему тому, что собирался рассказать мой муж. Уж кому?кому, а мне эта грязная история известна, пожалуй даже лучше, чем самому рассказчику. – Но все же решил высказаться. Чтобы ты вспомнила все свои поступки… подлости все… А то ведь я твою психологию знаю: если никому не известно о сделанной гадости, считай, ее и не было. Для кого-то достаточно внутренних страданий, но тебя, мамочка, совесть никогда не мучила… Ты скорее всего даже не в курсе, что это такое – СОВЕСТЬ… Значит решено, возвращаемся на сорок шесть лет назад… вернее на сорок семь… В тот год, когда мой отец познакомился с Олей Скворцовой, студенткой, которая из глубинки приехала учиться в институте политехническом. Самая банальная история. Как бы моя любезная мамочка выразилась, колхозница приперлась покорять столицу. Оля на все смотрела широко раскрытыми глазами, всем восхищалась, радовалась, улыбка даже во сне не покидала ее личика… Наверное этим она и покорила отца, к которому студентку Скворцову, как активистку и отличницу, направили на летнюю практику. Она очень старалась понравиться строгому руководителю, ну, и преуспела в этом… Отец частенько жаловался, что Ирина Матвеевна, всегда, с самых первых дней их совместной жизни, вела себя как ледяной неприступный айсберг, не смотря на то, что была почти на пятнадцать лет моложе, постоянно смотрела свысока, относилась пренебрежительно… А тут юная красавица, постоянно чуть ли не в рот заглядывающая. Он виноват, конечно, но у кого язык повернется его осудить? Он же просто помолодел рядом с Оленькой лет на двадцать… Но мир, как говорится, не без добрых людей, нашелся „честный“ человечек, раскрывший Ирине Матвеевне глаза на происходящее… Сказать, что она была в бешенстве, значит, ничего не сказать. Она просто рвала и метала. Кстати говоря, как ни странно, при этом желания развестись и уехать от неверного супруга у мамочки не возникло ни единого разика… Хотя тут все понятно. Отец в это время как раз начал усиленно идти в гору, жили родители весьма состоятельно. Во всяком случае Ирина никогда не работала и мало в чем нуждалась… В общем не буду тратить время и описывать все те мерзости, которые моя мама Ира говорила в те месяцы маме Оле, куда обращалась и какие истерики устраивала, это и без моих слов вы все прекрасно представляете. Надо отдать должное порядочности отца и терпеливость матери. Он, не смотря на настойчивые просьбы Ирины Матвеевны, не отказался от меня, и не перестал помогать Оле. Его ошибкой явилось, на мой взгляд, то, что он не позволил ей уехать на родину и спокойно пережить там тяжелые времена, ему это вероятно казалось малодушным… Я знаю так же, что он подавал заявление о разводе с Ириной Матвеевной…. После этого она и начала лихорадочно искать выход из сложившейся ситуации. Жаль, что Тамара Ефимовна, двоюродная сестра Ирины Матвеевны не дожила до этого дня, она бы многое смогла рассказать… То, что тогда ей пришлось сделать для сестры, тяготило ее до последнего дня жизни. Она много молилась и постоянно просила у бога прощения… Она честно рассказала мне все, что знала… Не знаю, как бог, я ее простил… Так вот. В то время Тамара Ефимовна работала зав отделением в роддоме, куда Ирина Матвеевна убедила мужа отвезти свою любовницу… Дальше произошло страшное. Несчастной Ольге сказали, что ее новорожденный сынишка умер прямо на операционном столе, потом ей выписали по назначению Ирины Ефимовны кучу антидепрессантов, от которых она следующие десять дней провела в полусонном и полубессознательном состоянии. За это время Ирина успела оформить все документы на мальчика, то есть на меня. Я быстренько стал законным ребенком Ирины и Василия Наумовых. Потом новоявленная мамаша с сыном отбыла на дачу, а отец занялся срочным обменом квартиры, подальше от любопытных соседей, прекрасно знавших о том, что Ирина ни дня с животом перед предполагаемыми родами не проходила. К тому же в это время Василий одним махом здорово высоко скакнул по служебной лестнице и ему полагалась значительно более престижная жилплощадь… История, конечно, грязная, подлая… но в принципе, психологически вполне понятная. Ирина боролась за СВОЕ… свое счастье, свое благосостояние, своего мужа, наконец… Если бы на этом все кончилось, я бы простил наверное… Она же воспитывала меня столько лет, не спала по ночам, когда я болел, кормила меня апельсинами, модно одевала, образование помогла получить… Но к сожалению, на этом все не закончилось. У Оли Скворцовой на почве нервного потрясения от смерти ребенка развилось психическое заболевание. Прямо из роддома ее перевели в клинику, откуда ее и забрала мать, то есть моя бабушка… Тамара Ефимовна рассказывала, какие страшные метания при этом испытывал мой отец. Но как только он узнал о том, что его любовница угодила в психушку, присмирел и полностью смирился с теми действиями, которые предпринимала его жена. Ирина все сделала для того, чтобы скрыть то, что произошло в их семье. В те времена у отца практически не было шансов пробиться наверх, вскройся все эти факты, а он, после болезни Оли интересовался исключительно карьерой… Постепенно отец утешился и даже начал забывать обстоятельства моего появления на свет… Но вот „мамочка“ все никак не могла успокоиться. Через месяц после того, как Ольга вышла из больницы и вернулась домой к матери, ей из города пришло письмо, в котором анонимный доброжелатель сообщал, что ее сынок жив, его назвали Семеном в честь дедушки и отца ее любовника Васи, что мальчик живет в его семье, и Ирина Матвеевна пытается его воспитывает… Естественно ни о какой любви речи в ее отношении к ребенку не идет, он несчастен, голоден, холоден и все такое прочее… Что было дальше, думаю, ясно. Она ринулась к Наумовым и похитила из коляски собственного ребенка. Я долго размышлял надо всем этим, так и эдак прикидывая, кто бы это мог послать несчастной женщине такое жестокое письмо, и как ей удалось с такой легкостью получить мальчика… Почему именно в это время он совершенно без присмотра оказался в коляске у подъезда?… Доказательств у меня нет, письмо не сохранилось, но все же я практически уверен, именно мстительная натура Ирины Матвеевны измыслила такой изощренный способ мести, Оля Скворцова на свободе была ей как кость в горле. Она нашла самый быстрый и простой способ засадить несчастную за решетку. Все равно за какую, больничную или тюремную. Ведь не случайно после похищения она ринулась в милицию с заявлением о том, что с нее требуют за сына выкуп, угрожают и тому подобное… Слушание в суде было закрытым. За похищение ребенка Оле дали целых десять лет, большую часть из которых она провела в закрытой клинике для психически не здоровых людей. Бабушка, как могла, старалась ей помочь, но она и сама была не слишком здоровой женщиной… Она и обо мне заботиться пыталась. Самое счастливое время моего детства было именно тогда, когда некой Марфуше удалось убедить мою мамочку Иру взять ее к себе в дом нянечкой. Платили ей до безобразия мало, заставляли выполнять кроме своих прямых обязанностей кучу других дел по дому вплоть до готовки и мытья полов, но она была на все готова, лишь бы быть поближе ко мне. Я, конечно, не мог тогда знать, что эта самая Марфуша – моя родная бабушка, но любовь и искреннюю заботу, исходящую от этой замечательной женщины, чувствовал всеми фибрами души. Только однажды Марфа Александровна обидела меня и нанесла ужасную незаживающую рану хрупкой детской душонке, когда ушла от нас на совсем, снова оставив меня один на один с холодноватой равнодушной к моим радостям и горестям матерью. Лишь много лет спустя я узнал, что бабушка никак не могла поступить по?другому. Она до последнего тянула время, чтобы подольше оставаться со мной. Но маму выпустили из тюрьмы, чувствовала она себя ужасно, Марфуша и так, и этак разрывалась между дорогими ей людьми, но все же вынуждена была окончательно переселиться к дочери. Ирина Матвеевна потом многих нянек мне приводила. Среди них и хорошие, вероятно, попадались, добрые, старательные, но я больше ни разу не позволил себе привязаться к кому бы то ни было. Боялся, наверное, подсознательно. Старался выискивать в них самые неприглядные черты, дерзил, издевался, развлекался за их счет, как только мог. Мамочка тоже особо радушной и щедрой хозяйкой никогда не была, поэтому обслуга у нас после Марфуши ни разу надолго не задерживалась. Жаль, что о тайне своего рождения я узнал только перед смертью отца. Уже в больнице, видимо в предчувствии скорого конца, его начала со страшной силой мучить совесть. Он даже попросил меня разыскать Олю Скворцову, адрес дал ее матери… Потом отец умер. Умер единственный близкий и родной для меня человек, который искренне меня любил, старался понять… Пусть ему это удавалось далеко не всегда, но он старался, я был ему интересен… После его похорон я долго пил, потом ударился в работу… Я долго не мог решить для себя, нужно ли мне разыскивать мать и бабушку, ведь я и представления тогда не имел о тех событиях, которыми сопровождалось мое рождение. В зависимости от настроения, я относился к неведомой и далекой Оле Скворцовой то так, то этак. Порой она мне виделась красивой, доброй, внешне напоминающей выходящую из пены Афродиту. Чаще я ненавидел эту женщину за то, что она меня бросила и обрекла на одиночество и тоску… Короче, дурак я был. Ладно хоть ума хватило Ирине Матвеевне обо всех этих душевных метаниях не рассказывать. Я вообще ничего ей об Оле Скворцовой не говорил. Не хотелось ее волновать, расстраивать … Сначала думал, пусть побольше времени после смерти отца пройдет, потом все тоже не мог подходящий момент выбрать… Короче, узнать о судьбе родной матери я решился только через семь лет после смерти отца. Тогда мне было настолько тяжело и гадко на душе, что я был рад отвлечься от своих мыслей хоть как?то. Ни бабушки, ни мамы я, к сожалению, уже в живых не застал. Только ее второго мужа с маленькой девочкой на руках. Так я впервые познакомился со своей сестренкой, о существовании которой я даже и не подозревал. Иван, так звали мужчину, рассказал мне ужасную историю о том как женщина, столько лет называвшая меня сыном, превратила жизнь моей настоящей матери в ад. Иван познакомился с мамой совсем не задолго до ее смерти, они прожили вместе каких то пять лет, но похоже, это были единственные светлые годы ее жизни. Я не мог поверить в то, что ты, „мамочка“ при всей твоей черствости и холодности могла быть настолько изощренно жестокой и безжалостной. Иван показал мне фотографии, письма, выписки из уголовного дела… У меня волосы на голове зашевелились, ей богу. В тот момент в моем мозгу зародились страшные мысли… Каюсь, мне захотелось убить тебя, Ирина Матвеевна. Но не бойся… Не смотря на твои постоянные нападки и высказывания по поводу моей неуравновешенной психики, я вполне живой человек, пострадав какое-то время, я все же смирился с тем, что произошло, пообмяк… Странно, но справиться со всем этим и остаться нормальным человеком мне, как и маме, похоже помог все тот же дядя Иван, ну и еще сестренка, конечно… Ты, может, не знала, но твои уверения в том, что я больной алкоголик, что у меня ненормальная психика и ужасная наследственность, все же возымели на меня действие. Не такое, конечно, как тебе бы хотелось, но все же… Я посчитал, что в такой ситуации я никак не могу позволить себе иметь детей, что при моем образе жизни могло случиться в любой день и час… В общем на операцию я пошел вполне осознанно. После истории, произошедшей с матерью Никиты, особенно, когда отец рассказал мне всю правду, я больше не хотел даже думать ни о любви, ни о семье, и уж конечно не мечтал о потомстве. И только познакомившись с сестренкой, я понял, чего мне так не хватало все эти годы, почему жизнь казалась такой глупой, пустой и не интересной. Оказывается, каждому нужно о ком?то заботиться, кого-то любить, кому-то доверять, не боясь получить предательский удар в спину. Я с головой окунулся в эти новые для меня чувства.» – Я изо всех сил стиснула зубы, чтобы остановить слезы готовые вот?вот предательски брызнуть из глаз.