К 1479 году Мехмед был готов свести счеты. Он нашел достойного противника в лице Великого магистра Пьера д’Обюссона. Этот пятый сын знатного семейства из Ли-музена, родившийся в 1423 году, вступил в орден, когда ему было под тридцать лет и он уже испытал себя на службе в войне против англичан. Несмотря на северное происхождение, у него, пожалуй, было больше общего с принцами ренессансной Италии, чем позднесредневековой Франции или герцогами Бургундии, – он был настолько интеллектуалом Кватроченто, что взял в свои латинские секретари гуманиста и поэта Джан-Марию Филельфо. Брат Пьер был превосходный воин, администратор и дипломат, и его самыми замечательными качествами были реализм и лидерство, и притом он сочетал магнетизм с привлекательной внешностью. И братья, и жители Родоса были преданы ему. Мехмед отправил к нему посла, чтобы усыпить подозрения братьев, но Пьер не позволил себя обмануть. В целом он, пожалуй, мог собрать около 600 братьев и 1500 наемников, родосских ополченцев и каперов, однако со дня своего избрания он укреплял фортификации, углублял рвы, сносил постройки, стоящие близко от городских стен, размещал артиллерию и накапливал запасы провианта и боеприпасов.

Гийом Каурсин (очевидец) презентует Великому магистру Пьеру д’Обюссону свой бестселлер об осаде Родоса в 1480 г.

Однако, по мнению турецких агентов, гарнизон был абсолютно недостаточен. Визирем и командующим новым походом Мехмед назначил Месих-пашу, отступника и родственника византийского императора Палеолога. В апреле 1480 года впередсмотрящие на Родосе заметили вражеские корабли, а 23 мая 70 тысяч человек высадились в бухте Трианда, и 50 галер блокировали порт. Месих-паша разбил лагерь на горе Святого Стефана, с которой открывался вид на остров. Ключом к осаде был форт Святого Николая, стоявший на мысе на боковой стороне внешней гавани: как только он падет, Родос можно заставить голодать и так принудить к сдаче. На противоположном берегу турки построили большую артиллерийскую батарею с тремя медными василисками – тогдашними гаубицами, которые стреляли каменными ядрами диаметром больше 60 см.

Эти пушки направлял мейстер Георг, немецкий артиллерист. Вдруг он возник перед стенами крепости, прося убежища «ради совести». На самом деле он был двойным агентом, которого подкупили, чтобы он узнал, в каких местах артиллерийский обстрел нанесет больше всего ущерба, и вдобавок он пытался посеять панику в гарнизоне, расписывая огромный размер и свирепость осаждающей армии. Все поверили в то, что, если Родос падет, их живьем посадят на кол, ведь турки привезли с собой множество заостренных кольев. Но Великий магистр видел этого лживого перебежчика[93]насквозь и позднее повесил его.

Когда турецкие пушки пробили крупную брешь в стенах форта, визирь отдал приказ о первом штурме. Турецкие галеры подошли к берегу, чтобы высадить войска по обе стороны от дамбы. Идя по отмели, они натыкались ногами на корабельные гвозди и старые ножи, которые вбили в деревянные чурбаки и бросили на морское дно. Турки в смятении остановились и стали прекрасными мишенями для стрелков и арбалетчиков, а в бреши их рвал на части перекрестный огонь из установленных по бокам батарей, а потом христиане во главе с д’Обюссоном нанесли контрудар. Пушечное ядро сбило шлем с головы брата Пьера, и он пошутил насчет улучшения карьерных перспектив и тут же вернулся к бою. В конце концов вражеские галеры отступили перед флотилией брандеров, после чего Месих-паша отозвал свои полностью деморализованные войска, оставив 600 человек мертвыми.

Расстояние между фортом Святого Николая и противоположным берегом едва ли составляло 140 метров. Поэтому турки возвели понтон, и как-то ночью небольшая лодка закрепила якорь среди камней под молом, к которому был привязан канат, чтобы таким образом подтянуть плавучий мост. Однако английский моряк нырнул и убрал якорь. Затем 18 июля состоялся ночной штурм, турки атаковали вдоль всего мола с армады мелких суденышек и установили свой понтон в нужное положение, а галеры бомбардировали форт. Ночную тьму освещало странное зарево горящей нефти и расплавленного свинца, пушечных вспышек и пламени брандеров; несколько вражеских галер загорелись, и гарнизонная артиллерия потопила не меньше четырех. Битва бушевала с полуночи до 10 часов следующего утра. По сообщениям, турки потеряли 2500 человек, включая офицера, возглавлявшего штурмовой отряд, зятя султана. Месих-паша так пал духом, что три дня ничего не делал, а только сидел мрачный в своей палатке.

В начале осады он отдал приказ об общем обстреле, а затем сконцентрировался на юго-восточном сегменте крепостного вала, за которым находился еврейский квартал. Даже если до этого пушки разрушили магистерский дворец, здание не представляло стратегической важности, хотя гибель винного погреба магистра расстроила некоторых братьев, но в этом месте стены были старые и не особо прочные. Вражеские батареи беспрерывно грохотали под защитой земляных насыпей и бревенчатых укрытий – в самом большом было установлено восемь медных василисков, а турецкие инженеры подрывали фундаменты. Когда вскоре начали рушиться стены, д’Обюссон велел вырыть за ними канаву и возвести кирпичную стену. В работе участвовали все, горожане и рыцари трудились днем и ночью, и сам магистр подавал пример. Дождь из подожженных стрел и гранат вызвал пожары по всему Родосу, поэтому магистр отослал женщин и детей в подвалы или укрытия с бревенчатыми крышами. Кроме того, он приказал построить старомодный требушет, который сардонически назвали «подношением», и эта дьявольская машина метала такие большие камни, что они в щепки разносили деревянные укрытия турок и взрывали под копы.

Некоторые итальянские братья утратили самообладание и нашли себе представителя в лице секретаря магистра Филельфо, который умолял д’Обюссона пойти на переговоры. Магистр вызвал всех их к себе и холодно сказал, что одна галера еще может вырваться за блокаду и они могут уплывать немедленно, а потом угрозами и уговорами вселил в них храбрость. Месих-паша прибегнул к византийским методам; он отправил в город двоих «дезертиров», албанца и далматинца, с известием, что Мехмед на подходе с сотней тысяч человек. Д’Обюссон отказался в это поверить, и тогда они попытались договориться с Филельфо и попытаться убить магистра. Итальянец сразу же сообщил обо всем д’Обюссону, и гарнизон расправился с несчастными.

Все это время продолжалась бомбардировка юго-восточной стены. Одну батарею под прикрытием темноты штурмовали итальянцы и вернулись с насаженными на пики турецкими головами, но визирь забросал ров щебнем. Через шесть недель между братьями и их врагами осталась только груда кирпичей от рухнувшей кладки в достаточно широкой бреши, чтобы туда проехала кавалерия. Посланец Месих-паши Сулейман-бей подошел к бреши и сказал, что такая хорошая оборона заслуживает хороших условий: если гарнизон сдастся, он может стать союзником султана Мехмеда, а если продолжит сопротивляться, то будет уничтожен – брешь открыта, 40 тысяч ударных войск стоят наготове. Брат Антуан Готье, кастелян Родоса, ответил, что, если стены падут, за ними встанет новая оборона, что нападающие могут рассчитывать только на такой же прием, который они встретили на молу Святого Николая, что у султана странный способ заводить друзей и что, невзирая ни на что, братья готовы встретить атаку. День и ночь все турецкие орудия стреляли в брешь. За час до рассвета 28 июля обстрел прекратился, и затем раздался единственный выстрел в качестве сигнала, после чего штурмовые отряды молча стали карабкаться по лестницам. Изможденный, оглушенный гарнизон спал, турки легко схватили нескольких часовых, и всего за несколько минут турки не только вошли в брешь, но и взяли бастион Италии и послали к паше сказать, чтобы он вывел больше войск.