У одного на глазах Придона подломились передние ноги наполном скаку. Он грохнулся оземь, его перевернуло трижды, а сверху, не успевсвернуть или перепрыгнуть, падали, ломая ноги, новые грузные чудища.

Стрелы свистели, как холодный зимний ветер. Кентавры ронялидубины, падали, но задние успевали свернуть, неслись огромные, страшные,озверелые, уже поднимая дубины, готовые разить со всего размаха сверху…

Олекса торопливо выпустил еще три стрелы, выронил лук и водно движение подхватил топор. Еще два кентавра справа грянулись оземь, ихпытались перепрыгнуть, но упавшие неистово били копытами по воздуху, и новыежертвы ударились о землю, ломая передние ноги.

Тур с топором в руках метнулся вперед. Олекса точно так жебросился чуть левее, и только тогда Придон понял, что кентавры вынужденноостановились, не в состоянии прыгать через павших.

– Руби! – закричал он во весь голос. –Артания!

Олекса и Тур рубились молча. Их страшные топоры оставляли нателах кентавров длинные раны, щиты звенели, принимая удары дубин. Придонпрыгнул вперед, сильный удар копытом в бок едва не сшиб с ног, но кентаврумирал, лягался вслепую, и Придон ринулся на тех, кто пробирался между павших кОлексе и Туру.

Кентавр страшен натиском, ни один всадник не выдержитужасающего удара, кентавр на треть тяжелее коня со всадником, но кентавр, чтостоит или топчется на месте, теряет половину преимущества!

Придон принимал на щит удары, рубил, отпрыгивал, по немубили, как по свае, стараясь вогнать в землю, от грохота и лязга звенело в ушах,затем щит разлетелся в щепки, кентавры закричали люто и насели с трех сторон.

Он тоже закричал, завизжал, бросился навстречу. Сшиблисьтак, что дрогнула земля. Он рубил, удары сыпались на него, как сосновые шишки вбурю, ноги оскальзывались по внутренностям, теплые струи крови хлестали в лицо,одежда стала липкой. От него шел красный пар, а мир заполнился храпящимителами, которые надо повергать наземь, вбивать в землю, расплющивать…

Потом топор начал все чаще разрезать воздух, не встречаясопротивления. Он тряхнул головой, красная пелена превратилась в розовую. Однойрукой вытер кровь с лица.

Все пространство на сотни шагов во все стороны заполненоконскими телами. Кое-где копыта все еще лягают воздух. Кровь покрыла землю,скапливалась в ямках, и, когда Придон оступался, красная жижа поднималась вышещиколотки.

В руке его не топор, а дубина кентавра. Огромная, из комлямолодого ясеня, с обугленными для крепости шипами корней. Далеко-далекоудалялись два расходящихся облачка пыли: уцелевшие кентавры спасают шкуры.

Он оглянулся. Покрытое красным чудище поднимало другоечудище, залитое липкой кровью, с торчащими во все стороны слипшимися волосами.Чудище с трудом разогнулось, оперлось на топор, Придон признал Олексу.

Тур оглянулся, глаза удивленно расширились. Он тоже былзалит кровью, волосы торчат, как иглы рассерженного ежа.

– Придон!.. Ну, слава богам!

– Да цел я, цел, – проговорил Придон торопливо. Онсам чувствовал, что голос стал сиплым, словно долго кричал на морозе противветра. – Как вы оба?

– Да что цел, – ответил Тур. – Как ты хоть непогнался следом!.. Такое орал…

Он оставил Олексу, сделал шаг навстречу, скривился, едва неупал. Одной рукой инстинктивно ухватился за больное место, из-под пальцеввыступила кровь. Другой рукой оперся на топор, сохраняя равновесие. Тонкаякрасная струйка стекала с правой стороны головы, огибала ухо и текла по шее.

Олекса тоже подошел, он хромал и кривился сильнее Тура, тожеопирался на топор. Лицо точно так же, если не сильнее, залито кровью. Свободнойрукой то и дело смахивал кровь с бровей, но глаза уставились на Придона свеликим удивлением.

– Ты цел?

Придон пытался ответить, но голос куда-то убежал вовсе, губыбеззвучно шлепали одна о другую, наконец из перехваченного горла выползпридушенный писк:

– Да вроде бы…

Тур снова смахнул кровь, та широкой струйкой стараласьзалить глазную впадину.

– Точно?

– Ну, думаю…

– Проверь, – посоветовал Тур. – А то вгорячке замечаешь поздно…

Придон оглядел себя, даже ощупал. Штаны стали гадостнотеплыми и мокрыми, липли к телу, но это была всего лишь чужая кровь. Руки ныли,а ноги мелко дрожали. Во всем теле чувствовалась медленно уходящая, будто влагаиз мокрой тряпки на солнце, сила. Неведомая сила.

– Точно, – ответил он. Сам удивился, даже ощутилнекоторое беспокойство, вспомнил, как по нему били, как топтали, сбивали с ног,прежде чем он ощутил в себе ту ярость, то бешенство, когда уже ничего непомнил. – Цел я, цел!

Тур сел на брюхо ближайшего кентавра, тот слабо дернулкопытом в предсмертной судороге. Из развороченной страшным ударом грудивывалились красные пузыри легких, с шипением пыталось протиснутьсясиневато-оранжевое, склизкое, лезло Туру под подошвы, но тот лишь отодвинулногу и хладнокровно перевязывал раненую голень.

Олекса ходил среди павших, добивал, осматривал их мешки.Вернулся разочарованный, в руках мешок и дубина, в которую вставлены дивнойкрасоты изумруды.

– Вожака завалили первым, – сообщил он. –Тур, дай ножик.

– Зачем?

– Выковырну эти камешки.

– Половина моих, – предупредил Тур.

– За половину я и своим выковыряю, – ответилОлекса.

Он сел на лоснящийся здоровьем круп молодого кентавра,могучее тело еще не верило, что пришла гибель, кожа человеколошади подергивалась,сгоняя невидимых мух. Олекса вытащил нож, взгляд отыскал Придона, тот ощутилсебя очень неуютно под прямым взглядом старшего сына Аснерда.

– Мы их побили, – сказал он, – или мы ихразметали?

Тур сказал, морщась:

– Разметали. Как ветер солому!

– Разметали, – согласился Олекса. – И кое-чтоузнали при этом. Довольно важное.

Он умолк, с кряхтением поддел кончиком ножа камешек. Тотзаскрипел, покидая гнездо, внезапно подскочил, блеснул в солнечном луче дивнымизелеными искрами и, описав короткую дугу, шлепнулся в темно-красную кровь.Олекса выругался, камешек погрузился так, что торчит самая верхняя грань, акогда Тур шелохнул ногой, густая волна жидкости накрыла его камешек с верхом.

Олекса, сопя, начал добывать другой изумруд. Тур спросил синтересом:

– И что же мы узнали?

– А ты не заметил? – спросил Олекса. – Черт,как же он их позабивал глубоко… Ты не заметил, что тот, кого мы должныохранять, перебил две трети этих безрогих коз? А мы разве что треть, и товдвоем. Да и то нас так истоптали и излупили, что теперь во мне ни одной… дочего же туго сидит., ни одной целой косточки!