Под утренним солнцем поселок казался сонным, пыльным и безлюдным. Матвей шел тропинкой вдоль укатанной дороги и щелкал себя по джинсам свернутой авоськой. Мелькнул в проулке велосипедист на трехколесном сооружении, громко продребезжал по щебенке – и снова тишина.

Далеко впереди открылась калитка. Кто-то вышел, постоял нерешительно и шагнул на тропинку. Матвей сощурился, пытаясь разглядеть против света. Девушка? Нет, скорее девчонка, высокая и нескладная. В клетчатой рубахе, завязанной над впалым животом. Короткие шорты открывают по-весеннему бледные ноги. Некрасивая, оценил Матвей. Слишком большой рот, высокий лоб, белесые брови и ресницы, блеклые прямые волосы.

Девчонка переступила и небрежно облокотилась на калитку, выставив бедро. Блеснули глаза из-под челки – медово-рыжие. Матвей остановился.

– Это вы к учителю Роману приехали? – нахально спросила девчонка.

– Быстро у вас распространяются новости. Доброе утро.

– Ага. В магазин? Давай провожу.

– Ну, давай. Как тебя зовут?

– Рита.

Ветер надувал рекламные растяжки и гнал по мостовой мусор. Быстро темнело – собиралась гроза. Машины сбивались в стаи на перекрестках и раздраженно гудели. «Лендер» двигался молча, лишь раз пуганув нерешительную малолитражку.

Ник придержал на коленях учебник по истории и провел языком по сухим губам.

Полыхнуло небо на востоке. Ударили первые тяжелые капли, и сразу мир за стеклом исказился, размытый потоками воды. Спустя пару мгновений докатился гром.

Ник не выдержал и снова открыл учебник. Сразу под обложкой была вложена фотокопия газетной страницы. Спасибо девушке из читального зала, сам бы не заметил крохотную заметку. В слабом освещении салона выхватил отдельные слова: «От лица Генерального штаба Управления Регистрации… соболезнования семьям и близким погибших… Арефского мятежа… майор Артур Павел Гориславский…»

Значит, Гориславский мог приехать на озеро Белхе, чтобы встретиться с сослуживцем Родиславом Яровым. И его сыном. Наверное, это удобно: проверяющий под видом друга семьи.

Ник переложил заметку, теперь сверху оказались копии журнальных страниц. Они получились контрастнее, можно разобрать текст: «…ни один из родителей, подчеркиваю, ни один не давал согласия на подобные исследования. Их просто не удосужились поставить в известность, что ребенок попал в “группу риска”. Так следует ли считать проект “Идентификация” направленным…»

За мутным от дождевых потоков стеклом мигнул светофор. Еще раз. Ник закусил губу, вспомнив: узкий коридор между бетонными стенами, пульсирует свет. Понятно теперь, зачем его ребенком водили в «Научно-исследовательский центр медицины и биологии Управления регистрации и контроля». А сейчас? Что на самом деле проверял Борис?

Машина тронулась, Ника мягко вдавило в сиденье.

Вспомнилось: «…методики, позволяющие обходиться без Псов?», «…стабильный результат пока не получен».

А нестабильный?

Если это правда, лучше сразу на ликвидацию. В психушку он больше не пойдет. Лежать, пускать слюни и дебильно улыбаться, как белобрысый Янек, – ну уж нет!

«Лендер» сбросил скорость. Наплывала из сумерек темная громада, высвеченная по верху пунктирной линией огней. Ворота разошлись, и машина въехала во двор. Колеса с хрустом давили гравий.

Окна светились на первом этаже и на втором, в кабинете Георга.

Но если это правда, зачем бы дед брал его в дом? Бывший член партии «За права человека»!

– Дать зонт? Или пойдешь через гараж?

Ник повернулся и увидел, что Леон наблюдает за ним в зеркало заднего вида.

– Не нужно. Добегу.

До крыльца три шага, но мундир мгновенно намок, стоило выскочить под ливень.

В холле пахло свежей выпечкой – во время дождя Александрина всегда заводила стряпню. Доносилась музыка: быстрый перебор струн и тихие фортепьянные аккорды. С того дня, как погиб Алейстернов, домоправительница редко ставила другие кассеты.

Если это правда, то нужно будет сказать Тане… Ник представил, как исказится ее лицо. Нет, лучше ничего не говорить. Просто исчезнуть, сейчас, пока все не зашло слишком далеко.

Он поднялся на второй этаж. Дверь в кабинет была распахнута.

– Мик? Наконец-то! Что так долго? Голодный?

– Нет.

– Тогда ужин подождет. Быстренько переодевайся – не хватало еще заболеть! – а потом я тебе такого красавца покажу. – Дед прищелкнул языком. – «Беркут-два». Калибр восемнадцать. Ствол сто двадцать миллиметров.

Ник кивнул, вглядываясь в оживленное лицо деда.

– Да, я сейчас.

Пристраивая мокрый мундир на вешалку, подумал снова: но если это правда – Георгу Леборовски было бы проще считать внука погибшим.

– Мик! Ты скоро?

– Иду!

Дед обхватил за плечи и повел вниз.

– Кстати, я разговаривал по поводу Глеймирова с Феоктистовым из Совета по образованию.

Черт, он совсем забыл про Гвоздя!

– Плохо дело. Твой приятель избил кого-то из «золотой молодежи». Высокопоставленный папаша все телефоны оборвал, требует покарать сурово.

– И ничего нельзя сделать? Ну не верю я, что Денис просто так врезал по роже. Наверняка сами прицепились.

Дед остановился перед железной дверью и загремел ключами.

– Это уже никого не волнует. Свет включи.

В подвале было прохладно, Ник провел ладонью по предплечью, стирая мурашки.

– Единственное, чем я могу помочь, – это дать Глеймирову возможность выбрать другое училище. Секунду. – Дед открыл щиток. Прощелкали кнопки. – Там, где и образование получше, и профессия престижнее.

– Спасибо.

Сигнализация моргнула зеленым. Ник потянул на себя стальную дверь. Пахнуло сухим, теплым воздухом – в тире поддерживался температурный режим. Дед отпер последнюю решетку.

– Ну, каков?

«Беркут-2» лежал на отдельном столике, рядом стояла коробка с патронами.

– Нравится? Отличная балансировка. Хорошая кучность при одиночной и при автоматической стрельбе. Прицельная дальность – двадцать пять метров. Магазин на двадцать патронов.

– Я знаю. Я из первого стрелял, у Костяна был. На блокпосту.

– Тогда заряжай. Оценишь разницу.

– Одиночная стрельба?

– Да.

Дед щелкнул переключателем, выкидывая мишень.

Второй «Беркут» показался чуть тяжелее. Толкнуло отдачей, еще раз. «Шестерка», «Семерка».

– Ничего, пристреляешься.

Ник осторожно расслабил руку, едва заметно повел плечом.