Лыков одним прыжком догнал польку, оттолкнул ее и выскочил на лестницу. Внизу что-то происходило. Он стремительно сбежал вниз. Поперек вестибюля лежал пан Влодзимеж с ножом в сердце. Черт! Где же крепкие дядьки, что прятались в угольном сарае? Ответ на этот вопрос Лыков получил тут же: с улицы слышались крики. Он выскочил на подъезд. Двое городовых обступили пролетку и держали Марека на мушке. Третий схватил коня под уздцы и не давал ему тронуться. Боевик размахивал кинжалом (действительно, был он у стервеца!) и кричал:

— Не подходи!

— Стреляйте, чего вы медлите! — приказал сыщик. Старший городовой повернул к нему потное от напряжения лицо.

— Да! Я его завалю, а обер-полицмейстер меня за то со службы вытурит! Вы уж сами, ваше высокоблагородие…

Алексей тоже замешкался. Убить поляка? Вид у «фурмана» был решительный. Не лезть же с голыми руками на кинжал. И убивать нельзя — потом не отмоешься. Ранить в ногу? Тут он вспомнил, что паны сделали с Сергеевым, и рассвирепел. Чего нянчиться с убийцами? Навел револьвер Мареку прямо в лоб и сказал вполголоса, с трудом сдерживая ярость:

— Живо бросил.

«Бек» сразу же швырнул кинжал на землю.

Закончив с возницей, Алексей кинулся во дворы на поиски Ежи Пехура. Но было уже поздно: главарь скрылся.

Когда «легион смерти» доставили в городское полицейское управление, Толстого чуть удар не хватил. Оказалось, что он ходил в салон пани Малгожаты по четвергам! Известие, что она лично резала русских офицеров, вызвало у генерала издевательский смех. Но экзальтированная полька сама призналась в этом. Бурундуков и его люди, стоя под дверью, слушали внимательно и подтвердили слова Алексея. Боевку отвезли в «Сербию»[69]и посадили в одиночку.

Неожиданно появился жандармский ротмистр Маркграфский. Он молча осмотрел пленных и уединился с обер-полицмейстером. Лыков ждал его, чтобы рассказать о новых открытиях по делу Ежи Пехура, но тот все не выходил. Алексей спустился к себе, попросив передать ротмистру, чтобы тот заглянул. Однако Маркграфский так и не удостоил его своим посещением. Не счел нужным. Лыков сначала рассердился, но у него было слишком много дел. В карманах «легионеров» обнаружились интересные бумаги. Общим счетом было отыскано девять рукописных схем. Хорошо знающий Варшаву Егор быстро расшифровал эти каракули. Нарисованными оказались разные места в городе: Замковая площадь, здания Госбанка и штаба жандармского округа, Разнообразный театр, угол Иерусалимской аллеи и Маршалковской, Брестский вокзал… Точками были обозначены посты городовых. Зачем боевцам эти примитивные кроки? Не собирались же они штурмовать жандармов или грабить банк! Но пленные молчали — все как один отказались давать показания.

Гриневецкий обиделся на своего помощника, что тот не сказал ему о засаде. И перестал с ним разговаривать. Лыков пытался объясниться. Спросил: ты хоть понимаешь, что у тебя в отделении предатели? Это лишь испортило отношения окончательно…

Неприятности продолжились. Обер-полицмейстер издал приказ о временном отстранении Лыкова от должности. И назначил расследование обстоятельств смерти Рышарда Грабовского при аресте. У сыщика отобрали его заверенную карточку и обязали подпиской о невыезде. Егора сослали в Прагский участок младшим околоточным. Розыск Ежи Пеху ра возглавил губернский секретарь Яроховский…

Лыков не стал кручиниться, а пошел к военным. Когда он пересказал капитану Сенаторову новости, тот думал недолго:

— Айда к Паренсову!

— Это кто?

— Генерального штаба генерал-майор и комендант Варшавы.

— Уж не тот ли, кого перед турецкой войной сопровождал в разведках Виктор?

— Тот самый. Петр Дмитриевич тогда семь месяцев провел в Румынии и Болгарии, собирал сведения о турецких укреплениях. Успешной переправой через Дунай наша армия обязана именно ему. Барон Таубе все это время состоял при Паренсове телохранителем.

— И очень его хвалил! Пойдем.

Паренсов оказался седобородым и болезненного вида (последствия двух контузий, как объяснил потом Сенаторов). Два Владимира с мечами и золотое оружие свидетельствовали о том, что это боевой генерал. Он выслушал Лыкова и с особым вниманием изучил принесенные им схемы.

— Да ведь они готовят погром варшавской полиции! — заявил Петр Дмитриевич.

— Как это? — не понял Алексей.

— Натуральный погром. Везде указаны посты городовых. Вот они и есть цель нападения, а не банк или штаб.

— А для чего? — спросил Сенаторов.

— Как для чего? Поднять поляков. Показать им, что время мирно трудиться закончилось, пора снова воевать.

— Если у шестерых «беков» девять мишеней, а людей у Ежи Пехура несколько десятков, — стал рассуждать Алексей, — то они могут жахнуть разом по всем постам в центре. В один час, чтобы нанести неготовой полиции максимальный урон. И тогда будет большой резонанс… Млына сразу станет для многих поляков национальным героем.

— Надо его остановить. И ребятишек тоже. Иначе кровью захлебнемся, — констатировал генерал. — Вы вот что, Алексей Николаевич. Поедемте со мной к Гурке.

Вечером во дворце наместника в Лазенках состоялось секретное совещание. Были только военные и Лыков. Полицию и жандармов генерал-губернатор звать не стал. Решили, что люди из служительской команды штаба округа возьмут Яроховского под негласное наблюдение.

— А как быть с Пржибытеком? — спросил Алексей. — Он станет страховать начальника сзади.

— Мы его телегой переедем, — успокоил приятеля Сенаторов.

— Какой телегой?

— С сеном. Чтобы сильно не калечить.

Так и вышло. Утром следующего дня Яроховский взял извозчика возле ратуши и поехал в Помологический сад. Не спеша прошел его насквозь, держа путь к Иерусалимским баракам. В ста шагах от него следовал Пржибытек. Перейдя Кошиковую, Франц Фомич услышал позади себя крики и ругань. Оказалось, что русский солдат, раззява, наехал телегой на филера и отдавил ему ногу. Поляк бранился, но идти не мог, сильно хромал. И виновный повез пострадавшего в лаза рет.

Франц Фомич пожал плечами и двинулся дальше. Он навестил неприметный двухэтажный особняк на Сухой улице и пробыл там полтора часа. А когда он удалился, в доме стала собираться молодежь. Наблюдатели из служительской коман ды насчитали более тридцати человек! Это была сходка боевиков, и Ежи Пехур почти наверняка находился внутри.

По команде Паренсова полурота 2-й стрелковой бригады окружила всю Сухую улицу. Лыков в мундирном сюртуке со старшими орденами подъехал прямо к особняку. От оцепления к нему присоединился Сенаторов. Коллежский асессор был нервически весел, но держался уверенно.