Каватина не знала, но могла предположить.

— Ты права. Меня. Потихоньку, тысячелетиями, и до и после Пришествия я был рядом с илитиири. Это было… — он провел черным, изъеденным язвами языком по губам, — восхитительно. И с каждым новым поколением, с каждым новым орущим младенцем даэрроу, рожденным за тринадцать тысячелетий между тогда и теперь, моя скверна распространялась все шире.

Каватина понимала, к чему клонит демон. Вендонай пытался убедить ее, что на ней его клеймо, что в этом причина всех ее неудач. Но это было не так. Странная злость вспыхнула в ней, и немного — упрямство, как он назвал это, — не соглашаться, что на ней скверна демона.

— О, вот как? — ухмыльнулся Вендонай. — В твоем случае это так, к несчастью для тебя. Я чувствую на тебе свой запах, помнишь?

Халисстра все это время внимательно слушала и, словно забыв, к кому обращается, спросила:

— Но на мне ты этого запаха не чувствуешь?

— Нет, — равнодушно бросил Вендонай через плечо. — Не чувствую. Ты мийеритари. В тебе нет ни капли крови илитиири. Ты знаешь, что это означает?

В глазах Халисстры пробудился робкий проблеск надежды. Вендонай убил его одним лишь словом:

— Слабость.

Он расхохотался — оглушительно, захлебываясь от удовольствия. Под этим натиском Халисстра явно пала духом.

Каватина, в свою очередь, должна была согласиться с демоном. Халисстра была слабой. Если бы она не…

— Да, — прошептал Вендонай, вновь внезапно переключаясь на Каватину. — Верно. Если бы она не была такой слабой, дело не дошло бы до… этого. — Он подцепил когтем узы на запястьях воительницы, приподнял немного ее руки и снова отпустил. — Но ты, Каватина, не слабая. Ты сильная. Кровь демона течет в твоих жилах. Прими это.

Каватина замотала головой, отказываясь верить. Демон лжет. Выворачивает все наизнанку и пытается обмануть ее.

— Эйлистри, — прошептала она. — Помоги мне увидеть свет.

Вендонай покачал массивной рогатой головой.

— Ты все еще не сдаешься, да? — Он делано вздохнул. — Но подумай вот о чем. Почему возродиться могут лишь некоторые даэрроу? Ты сама видела это, своими собственными глазами.

Он умолк, и Каватина почувствовала, как мерзкие ментальные пальцы шарят у нее в мозгу. Она попыталась вытолкнуть их оттуда, но безуспешно.

— Тот Ночная Тень в Корманторе, к примеру, — продолжал Вендонай. — Тот, которого Халисстра опутала паутиной. Ты предложила ему шанс на возрождение, а он не захотел воспользоваться им.

«Да, не захотел, — подумала Каватина. — И что бы ты ни говорил, я не жалею, что отправила его к его богу».

— В том-то и парадокс, — продолжил Вендонай, словно она говорила вслух. — Оставь ты его в живых, и сегодня вы с ним могли бы молиться бок о бок. — Он постучал себя когтем по подбородку, словно размышляя. — А с другой стороны, возможно, и нет. В конце концов, возможно, тот мужчина был потомком илитиири. Этим может объясняться его нежелание изменять своим взглядам. Так или иначе, моя кровь распространилась очень широко. После Черного Бедствия осталось так мало мийеритари и так много илитиири. — Он улыбнулся. — В этом причина тех трудностей, с которыми сталкивается Эйлистри при вербовке неофитов в последние несколько тысячелетий. Почему находится так мало просителей, несмотря на долгие и неустанные старания ее жриц? Так трудно в наше время отыскать того, кто мог бы искренне покаяться. Отыскать даэрроу, в котором не текла бы моя кровь.

— Ложь, — сквозь стиснутые зубы процедила Каватина.

— Вот как? — прошептал Вендонай. — Загляни поглубже в свою собственную душу, Каватина. Можешь ли ты честно сказать, что в ней нет злобы, нет гнева? Откуда эта твоя неутолимая жажда мести? Ты утоляешь ее, убивая демонов. Но если рядом не окажется демонов, не обратишь ли ты свою ярость на собратьев-дроу? Можешь ты искренне сказать, что еще не делала этого? Тот мужчина в лесу Кормантор, например. Другие Ночные Тени — те, что стали теперь твоими собратьями по вере. Ты ненавидишь их, потому что они действительно приняли Эйлистри. Потому что они — те, кем тебе не стать никогда. Возродившиеся. Чистые. Без грязных примесей.

Каватина с такой силой сжала кулаки, что ногти впились в ладони. Опутавшие ее узы были крепче обрывков плетки. Это неправда, подумала она. Все неправда. Она жрица Эйлистри. Рыцарь Темной Песни. Такая же достойная, такая же преданная, такая же чистая, как любая другая из них.

— Тогда почему, — прошептал ей на ухо Вендонай, — твоя богиня отвернулась от тебя? Где то чудо, о котором ты только что молила ее?

Каватина зажмурилась, чтобы сдержать слезы. Чудо свершится. Должно свершиться. Эйлистри ответит. Но тонюсенький голосок глубоко внутри ее ныл, что она не ответит. Что Вендонай прав. Что семя зла лежит в ней, дожидаясь момента, чтобы оплести ее своими побегами, будто сорная трава. Она уже уступила ему, тогда, в Черной Страже, когда изрубила собаку на части. Она загнала зло обратно, заставила его снова затаиться, но оно все равно оставалось в ней. Дожидаясь, чтобы прорасти снова. И поэтому Эйлистри покинула ее, так же как покинула она Халисстру. Как бы ни пыталась Каватина следовать принципам своей веры, она никогда не будет достойна Эйлистри.

— Это правда, — жарко прошептал демон ей в ухо. — Ты никогда не сможешь возродиться. Никогда…

Слезы выступили из-под зажмуренных век Каватины и потекли по запорошенным солью щекам.

— Я никогда не смогу…

И тут она вдруг увидела изъян в логике демона. Если потомки мийеритари не несли в себе крови демона, им не нужно было возрождаться. И все же возрождение существовало. Ритуал этот должен был быть создан с какой-то целью, и он сам подсказывал ответ. Возрождение требовало покаяния, чтобы глубже заглянуть в себя, чтобы противостоять злу, живущему в ее собственной душе. Изгнать это зло — эту скверну — из тьмы, окутывавшей ее, и явить его милосердному свету Эйлистри и…

— Да, дочь моя. Да!

Каватина в тот миг не смогла бы сказать, был ли это голос самой Эйлистри или же целый хор голосов. Тысячи голосов, слившихся воедино. Жрица и мирянин, женщина и мужчина, Темная Дева и…

Ночная Тень.

Каватина была потрясена. Если Ночная Тень может быть среди возродившихся, то почему не сможет она?

— Да, — снова произнес голос.

Каватина услышала разные голоса, прозвучавшие в этом слове. Бас, баритон, сопрано, альт — все они слились в один голос, и это был голос Леди В Маске.

Каватина заплакала не таясь. Облегчение захлестнуло ее. Она больше не боялась ни скверны Вендоная, ни физических мук, на которые он мог обречь ее. В этот миг для нее имело значение только одно.

— Я возродилась! — вскричала она.

Демон отпрянул, глаза его горели яростью. Потом он запрокинул голову и взвыл. И тогда Халисстра прыгнула.