Инна невольно вздохнула: Маргарита Смирнова писала путано и сбивчиво. «Хватит ли этого? Небось, найду. Погода разгулялась, можно и в Ржев съездить. Найти на рынке бабу Валю Позднякову. Интересно, рынок большой? И куда приходит автобус из Москвы?».

Она опять полезла в Инет, на этот раз узнать расписание.

Машины у нее не было. Инна давно уже убедилась, что если у тебя нет дачи, то машина в Москве не нужна. Общественный транспорт отлично развит, работает бесперебойно, да и выделенка для него есть, в то время как частники томятся в мертвых пробках. Есть такси, которое можно вызвать в любое время суток, и приезжает оно быстро. А с парковкой проблема. Вот и получается, что машина – это только обуза. Не нужна она в столице.

В Ржев можно поехать на поезде или на автобусе. Надо только выбрать наиболее удобный транспорт, сверяясь с расписанием.

Вот так и получилось, что утром, в начале восьмого, Инна села в междугородний автобус, отправляющийся от автовокзала «Северные ворота», чтобы успеть на рынок в Ржеве до обеда. Письмо от Риты с телефоном и адресом бабы Вали где-то задержалось, и Инне пришлось на свой страх и риск ехать, руководствуясь туманными сведениями об улице Спасской и аптеке перед автобусной остановкой.

Навигатор в смартофоне услужливо подсказал Инне, что на автовокзале надо просто пересесть с одного автобуса на другой. Она ехала, ища глазами аптеку и мясной магазин. Сначала вышла не там, но, поспрашивала местных жителей, которые оказались людьми отзывчивыми, и те все-таки вывели Инну на нужную точку.

Рынок, по счастью, оказался небольшим. Перед долгими майскими каникулами здесь было довольно людно. Уже торговали свежей зеленью, выращенной в теплицах, да распродавали старый и семенной картофель. Спросом пользовались домашние соленья, лук, чеснок, маринованные грибочки. У многих москвичей были дома на Селигере, и дорога туда лежала через Ржев.

Едва на рынке появилась Инна, ей тут же стали предлагать домашние соленья с маринадами и луковицы лилий.

– У вас в Москве таких нет. Гляньте, какие красивые! – и женщина, одетая, несмотря на солнечную погоду, в куртку-пуховик, показала ей мутное фото.

– Как вы догадались, что я из Москвы? – удивилась Инна.

– Да вас, москвичей, сразу видно, – усмехнулась ржевитянка. – Что, дороги наши непривычные? Али магазины? Зато таких солений вы у себя в Москве не купите. Яйцо домашнее возьмите, сметанки. Лилии купите, недорого! – не унималась она, поскольку Инна отнекивалась.

Услышав цену, она смутилась. Ничего себе, недорого! И стала поспешно оправдываться:

– Да у меня и дачи нет. Я здесь по делу. Мне нужна баба Валя.

– Позднякова, что ли?

– Да, она, – обрадовалась Инна.

– Валентина! Тут тебя спрошает московская дамочка! – прошел по рядам клич.

Инна завертела головой.

– Тута я! Чего надо?

Ей указали на пожилую женщину лет семидесяти в мохеровой шапке, которая когда-то давно была модного пудрового цвета, а сейчас посерела от времени и въевшейся грязи. Мохер скатался комочками, и шапка будто покрылась густой паутиной. В этой паутине намертво запуталось землистое старческое лицо с бледными, почти невидимыми губами и утонувшими в глубоких морщинах глазами. Инна подошла и невольно задержала взгляд на заскорузлых руках, с ногтями, остриженными до мяса. Изуродованные артритом пальцы распухли в суставах и были похожи на корявые сучья. Инна невольно вспомнила Тамару в белом платье, ее лицо, хоть и немолодое уже, но холеное.

– Здравствуйте, Валентина Михайловна, – волнуясь, поздоровалась она.

– Что-то я вас не припомню, – прищурила Позднякова слезящиеся глаза.

– Мы с вами не знакомы. Дело в том, что я недавно была в Грузии и видела Тамару.

Инна почувствовала, как вокруг них образовался вакуум. В торговом ряду наступила такая тишина, что слышно было, как чихнул мужчина, переходящий дорогу.

– А ну, идем отсюда. – Баба Валя поднялась с деревянного ящика, накрытого рогожкой, на котором сидела. – Маша, присмотри за моим добром, – сказала она соседке.

Позднякова завела Инну за угол и сурово спросила:

– Тебя Томка, что ли, прислала? Неужто денег матери отвалила?

Инна почувствовала неловкость и полезла в сумочку.

– Вот, возьмите, – протянула она Поздняковой пятитысячную купюру. Ей стало вдруг жалко несчастную женщину, одинокую, с отечными руками и изуродованными артритом пальцами. Которая вынуждена по выходным сидеть на рынке, продавая все то, чем богата.

– Ишь, отвалила! – с усмешкой покачала головой Позднякова. – Пять тыщ, ты подумай! Ну, спасибо ей передай. – И она, засунув деньги в карман старой куртки, повернулась к Инне спиной.

– Постойте! Тамара… она умерла, – отчаянно сказала Инна.

Валентина Михайловна замерла.

– Умерла, говоришь? – На Инну смотрели выцветшие старческие глаза. Или выплаканные. В них ничего не осталось, кроме бесконечной усталости и тоски, серой, как небо с набежавшими на него облаками.

Солнце погасло, словно электрическая лампочка, залитая дождем, которая лопнула и на землю посыпались острые осколки. По лицу полоснуло холодным и жгучим ветром, и стало понятно, что весна задержалась в пути.

– Да недели две назад. Вам никто не сказал?

– Кто ж мне скажет?

– Значит, вы не общались?

– А ну, пойдем отсель. – Позднякова поправила свалявшуюся мохеровую шапку. – Торговли все одно сегодня не будет, погода испортилась. Да и заработала я больше, чем за весь месяц наторгую. – Она погладила карман, куда положила деньги. – Все ж, она мне дочь, хоть и сука. Пойдем, помянем.

И они вернулись на рынок, где Позднякова сказала:

– Бабоньки, подружки мои, жертвую вам сегодня мое добро. Что наторгуете – все ваше.

– Дочка, что ли, объявилась? – завистливо переглянулись соседки Поздняковой.

– Да ты, баб Валь, никак, разбогатела!

– Да уж, разжилась, – невесело вздохнула Позднякова. – Придется в гробовые залезть. На поминки позову.

И не отвечая больше на вопросы, потянула Инну к переходу через разбитую весенней распутицей, всю в рытвинах центральную улицу:

– Идем, что встала?

Валентина Михайловна жила в нескольких автобусных остановках, в старом трехэтажном доме, давно уже требующем ремонта. Инна с тоской смотрела на плешивый фасад с обвалившейся штукатуркой, ржавые трубы и похабные надписи на стенах.

– Что, непривычно тебе? – Позднякова достала ключ от квартиры. – Любуйся, москвачка! Вот так простой народ в глубинке-то живет! Те, которым, как и мне, детки не помогают. Да и помогают. Куда деваться-то? Живем вот.

Но в маленькой квартирке с высокими потолками было уютно и чисто. Позднякова тут же стала собирать на стол. Появилась бутылочка беленькой.