Интересно, понимал ли это Саба. Ведь он всегда говорил: «Правда и ее противоположность – это разные стороны одной и той же монеты».

Половина пятого. С Линусом мне встречаться только в шесть – у нас будет быстрый технический пробег перед поднятием занавеса. Из гостиной доносятся голоса Брудье и ребят. Не представляю, как скажу им, что через три дня снова улетаю в Индию.

Оставив телефон на кровати, я прощаюсь с ними и выскальзываю за дверь. Брудье скорбно смотрит на меня.

– Ты вообще хочешь, чтобы мы сегодня пришли? – спрашивает он.

Нет. Вообще-то не хочу. Но нельзя быть таким жестоким. По крайней мере, с ним.

– Конечно, – вру я.

Внизу я сталкиваюсь с нашей соседкой, мисс Ван дер Миер, она идет выгуливать собаку.

– Кажется, солнце, наконец, решило нас побаловать, – говорит она.

– Здорово, – отвечаю я, но сегодня я в кои-то веки предпочел бы дождь. Тогда на спектакль никто не придет.

Разумеется, солнце расталкивает упрямые облака. Я направляюсь в маленький парк через дорогу. Уже на выходе из ворот я слышу собственное имя. Но не останавливаюсь. Уиллемов тысячи. Но голос звучит все громче. Потом уже на английском:

– Уиллем, это ты?

Я останавливаюсь. Разворачиваюсь. Не может быть.

Но оказывается, что может. Кейт.

– Господи, слава тебе! – Она подбегает ко мне. – Я позвонила, но ты не ответил, и идиотский звонок в двери не работает. Ты чего трубку не берешь?

По моим ощущениям уже год прошел с тех пор, как я отправил ей это письмо. Оно было как из другого мира. Теперь я смущен, что попросил ее приехать издалека.

– Я в квартире его оставил.

– Хорошо, что я увидела твою соседку с собакой, она сказала, что ты пошел в эту сторону. Маленькое совпадение, как ты говоришь. – Кейт смеется. – Сегодня они весь день меня преследуют. Я твое письмо в такой удачный момент увидела. Дэвид хотел затащить меня на совершенно омерзительную «Медею»[75]каких-то авангардистов в Берлине, я отчаянно искала повод отказаться, а утром обнаружила твое сообщение и вместо этого прилетела сюда. В самолете вдруг поняла, что не знаю, где выступление. К телефону ты не подходил, и я уже начала слегка паниковать и решила найти тебя самого. Но теперь мы встретились, и все хорошо. – Она театральным жестом вытирает пот со лба. – Уф!

– Уф, – вяло вторю я.

Кейт улавливает что-то странное.

– Или не уф.

– Наверное, нет.

– Что такое?

– Можно тебя кое о чем попросить? – Я ее и так уж о многом просил. Но если она это увидит? Брудье с ребятами, может, и не поймут. Но не Кейт. Она все дерьмо насквозь видит.

– Конечно.

– Можешь сегодня не приходить?

Она смеется. Как будто это шутка. Но потом понимает, что нет.

– Ой. – Она делается серьезной. – Тебя что, не будет? У Орландо таинственным образом зажила нога?

Я качаю головой. Только тут я замечаю, что Кейт держит в руках чемодан. Она в прямом смысле приехала сюда прямо из аэропорта. Чтобы найти меня.

– Ты где ночуешь? – спрашиваю я.

– В самый последний момент удалось зарезервировать только это. – Она достает из сумки листок бумаги. – Отель «Захер Брюхо»? Понятия не имею, как это произносится, и уж тем более, где это находится. – Она передает мне распечатку. – Ты в курсе?

Отель «Захер Брюх». Я хорошо его знаю. Почти всю свою жизнь мимо него ездил. По выходным там в фойе выставляли домашние пирожные, мы с Брудье иногда пробирались туда тайком и ели. Менеджер делал вид, что не замечает.

Я беру чемодан.

– Идем. Отведу тебя домой.

* * *

Последний раз я был на барже в сентябре; точнее, я тогда добрался до пристани и сбежал. Она выглядела страшно пустой, будто скорбила по своему создателю. Посаженный Сабой клематис – «даже в стране, где небо вечно затянуто тучами, нужна тень», – который при нас бурно разросся по всей палубе, увял. Саба бы его подрезал. Он всегда делал это, когда приезжал к нам летом и видел, что растение без него болеет.

Клематис снова буйно разросся, стал густым, усыпав всю палубу пурпурными лепестками. Теперь здесь полно и других цветов – горшки, решетки, столбики, обвитые цветущими лозами.

– Раньше это был мой дом, – говорю я Кейт. – Я тут вырос.

Мы сели в трамвай, и она почти всю дорогу молчала.

– Красивый, – отвечает она.

– Это мой отец построил. – Я словно вижу, как Брам улыбается, подмигивает и говорит словно в пустоту: «Сегодня мне бы нужен помощник». Яэль прячется под одеялом. И через десять минут я уже стою с дрелью в руках. – Но я помогал. Я уже так давно тут не бывал. Твой отель прямо за углом.

– Какое совпадение, – комментирует Кейт.

– Иногда мне кажется, что вокруг только они.

– Нет. Не только. – Она смотрит на меня, и, наконец, спрашивает: – Что же случилось, Уиллем? Боишься на сцену выходить?

– Нет.

– Так что же?

И я рассказываю. О том, как утром мне позвонили. О первом чтении, как я нашел в Орландо что-то новое, настоящее, а потом все покатилось к чертям.

– Так что теперь я хочу просто сходить, отмучаться и покончить с этим, – говорю я. – И чем меньше свидетелей, тем лучше.

Я жду сочувствия. Или какого-нибудь свойственного ей труднодоступного, но отзывающегося где-то внутри совета, как играть. Вместо этого Кейт хохочет. Фыркает, икает. А потом, наконец, отвечает:

– Да ты шутишь.

Но я не шучу. И ничего не отвечаю.

Она пытается сдерживаться.

– Извини, просто тебе с неба упала такая возможность, вероятно, самая серьезная за всю твою жизнь, та самая гениальная случайность, о которых ты все время рассуждаешь, а ты готов позволить какому-то идиотскому режиссерскому указанию сбить тебя с пути.

Кейт говорит об этом с пренебрежением, словно это был просто дурацкий совет. Но я воспринял слова Петры куда серьезнее. Как пощечину, для меня это не просто пожелание режиссера, оно перечеркнуло мое желание. Не так. И именно тогда, когда мне казалось, что я действительно нечто нащупал. Я пытаюсь подобрать слова и объяснить Кейт, что это… предательство.

– Это все равно что встретить девушку своей мечты… – начинаю я.

– И не спросить, как ее зовут? – заканчивает она за меня.

– Я хотел сказать «и понять, что на самом деле это парень». Ну, что ты неправильно все трактовал.