– Уж такое скажешь, – замахала она на волхва руками.

– Да вот скажу, – склонился к ней Озар. И взгляд его стал твердым, внимательным. – Ты в чаще жила, ждала своего часа, а Дольма о тебе все думал, хотел женой взять. Бесспорно, у него дела с твоей родней имелись, но и то, что ты полонила купца киевского, не отнять. Полюбил он тебя сильно за красу твою дивную, но еще больше мечтал, чтобы ты, молодая да крепкая, нарожала ему детей, дабы было кому наследство свое передать. Раз уж Збудислава этого не смогла. И вот не стало Збудиславы, вы поженились, а детей у соляного купца как не было, так и нет. Сколько лет ты с ним прожила бездетной? Как я вызнал, четыре года этим летом исполнилось. Неужто плохо тебя покрывал все эти годы супружник твой? Такую-то красавицу-жену! Думаю, ни одной ночи вне одрины супружеской не провел. Загорка твоя, да и другие тоже, поговаривали, что после молитвы перед иконой в конце дня Дольма сразу к тебе наверх поднимался. А ты все пустая и пустая. Думаешь, люди не болтали, что и ты пустоцвет? Словно порчу кто навел на нарочитого купца, раз ему только бесплодные бабы попадаются. И не сомневаюсь я, что поговаривал с тобой об этом и сам Дольма, гневался, что дитя ты никак зачать не можешь. И наверняка упреждал, что если детей не будет, то назад в чащу вернет. Была бы ты венчанной супругой, как та же христианка Збудислава, он бы с тобой не мог так просто расстаться. Однако Дольма, сам будучи христианином, не зря тебя к попам не водил. Думал, что если не сладится с тобой, то отправит обратно, а сам… Баб, что ли, на его век не хватит, какие ему рожать будут? Или не будут… Как думаешь? Но мог ли сам Дольма зачать дитя? Горько такому, как он, не иметь сына-наследника. Ну, не Тихону же богатство родовое отдавать. Тихон ведь не его сын.

– Не его сын… – как эхо, повторила Мирина. Даже не удивилась, словно знала.

Озар довольно потянулся к бороде, желая погладить, но лишь ухватил воздух. Эка напасть! И он строго продолжил:

– Скажи, Мирина, тебе ведь страсть как не хотелось возвращаться с позором обратно в чащи. Особенно после того, как ты тут прижилась в богатстве и славе. Потому у тебя могло возникнуть желание избавиться от мужа. Бесплоден он был или нет, но ты понимала, что разочаровался в тебе супружник. Строг с тобой стал, даже на капище киевское ходить не позволял. Все держал, как голубицу в клетке, без сопровождения никуда со двора не пускал. А если и выводил, то лишь затем, чтобы похвалиться женой-красавицей. Но если уже пошла молва, что и ты пустая, как заброшенный пустырь, если насмешки пошли, то какая тут похвальба? Думаю, и впрямь он думал отправить тебя восвояси. И это тебя пугало. Вот ты и могла…

– Дольма бы меня не услал! – резко подскочила Мирина. Даже свитки на пол попадали, но она и не заметила. – Не посмел бы услать хотя бы потому, что родитель мой не просто староста древлянский, но и погостом[91] правит, к нему многие окрестные мужи прислушиваются. И поступи со мной Дольма плохо, отец немало неприятностей ему мог бы наделать. Уж меха и меды на соль менять Дольме точно не пришлось бы у древлян. А какому купцу захочется от налаженного дела отказаться да на стороне все сызнова начинать?

Озар посмотрел на нее внимательнее. Надо же, думал, что красавица в беспредельной к ней любви мужа начнет убеждать, а она вон как завернула. Пусть и хлопает ресницами, однако зрит в корень, на дела торговые перешла. И уж точно не так проста Мирина, как хочет казаться. Но тем она и опаснее.

– Думаю, подобное его и впрямь остановило бы, – согласился Озар. И вновь бросил пристальный взгляд на купчиху. – Однако лишь на какое-то время. А вот что бы он сделал, если бы вдруг ты оказалась брюхатой… но не от него. Муж-то твой бесплодным был. И понял это. И если ты сообщила бы, что дитя носишь, то как бы он с тобой поступил? Думал бы о выгоде, если бы ты ему нагулыша стороннего в наследники Колоярова рода навязала? Нет. Он избавился бы от тебя, и это так же верно, как и то, что Перун велик. Поэтому, дабы избежать беды, ты и могла нанять кого-то, чтобы Дольму порешили. В своем доме ты этого сделать не могла, а вот в толпе… да в речке Почайне, где столпотворение всего града было, твой человек и погубил его. Так говорю?

Мирина вдруг заплакала. Надо же, еще миг назад Озар ей даже пригожим казался, а теперь врага опасного в нем видела. Такое наговаривает… И так складно, так ужасно складно…

– Я не осмелилась бы на Дольму зло задумать. Я боялась его. И думала, что он обрадуется, когда поймет, что дитя во мне.

При этом Мирина прижала руки к животу, словно хотела защитить жизнь, таившуюся в ней. И осознание того, что она оберегает не только себя, но и дитя, придало ей силы. Она вытерла слезы краем головного покрывала и взглянула на волхва своими дивными барвинковыми очами – но теперь колючие они у нее стали, острые. А губы надула обиженно – это уже по привычке.

– Ведуном себя выказываешь, Озар-перунник. А на деле глуп ты, как воротный столб. Ха! Насочинял себе, что Дольма бесплоден! А чье же тогда дитя во мне?

– Это тебе виднее, красавица. А вот Дольма в своем бесплодии кое-кому признался. Да и сама пойми, разве такой пригожий муж не валял в Киеве баб, охочих до его ласки? Да только никогда никто не сказывал, что нагулыши от него имеются.

– А кто-то искал этих нагулышей? К тому же Дольма во Христа веровал, потому греха боялся, вот подолы на стороне и не задирал. А то, что кому-то сказал о своих подозрениях в бесплодии… Ну так чего в горький час не скажешь сгоряча. Докажи теперь это, когда Дольма уже в сырой земле лежит. Это Творим тебе наболтал… Я видела, как вы вдруг вчера вместе с ним явились. Думал напугать меня этим? Наверняка на его речи пустые теперь ссылаешься. Однако тиун и меня хотел припугнуть, чтобы власть надо мной иметь. Размечтался Творим, что с перепугу я ему в ноги кинусь, а там и мужем соглашусь назвать.