Он понимал, что цепляется за воздух. И уже знал, что не откажет. И не сбежит. Быстро справившись с собой, он продолжил:

— Впрочем, как вам угодно. Но хочу предупредить: на этом мы заканчиваем. Я хочу оставить эту страну, и вы должны способствовать мне в этом, иначе…

И снова Свайтенбах некоторое время молчал — Леонгард слышал, как он перебирает какие-то бумаги. Когда он заговорил, голос его звучал ещё холоднее:

— Неожиданно, герр Леонгард.

— Это решение очень дорогого мне человека. Я хочу уехать. Мы хотим.

— Вы ведь говорите о вашем личном… — голос издевательски скакнул вверх, — крысёнке?

— Это совершенно неважно, — слова стали для ученого ударом под дых, и он тяжело опёрся рукой о стену, бросая беглый взгляд на спящую Сильву.

Свайтенбах негромко засмеялся:

— Ошибаетесь. Это важно. И я предупреждаю… вам придётся провести все исследования, на которые вам обеспечена поддержка. Или одним из следующих доноров станет Сильва Леонгард. Каким бы способом вы ни выжили четырнадцать лет назад, она — такая же крыса, как и прочие.

— Вы не сможете этого сделать, — процедил сквозь зубы Леонгард.

— Герр доктор… — министр вполне отчётливо зевнул, — я делаю так, что вы режете детей под носом у президента и её хвалёной службы безопасности. Не забыли об этом? Незаменимых нет. Откажетесь вы — молодые ученые тут же вас заменят.

Леонгард молчал, судорожно сжимая кулаки. Сильва беспокойно заворочалась во сне. Он снова посмотрел на неё, потом — в окно.

— Я сделаю всё, что вы скажете, министр.

— Вот и славно. Тогда пусть моя Долли станет первой в цикле ваших новых удачных пациенток. Готовьтесь к операции.

Закончив разговор, он некоторое время стоял над постелью дочери. Наклонившись, провёл по её щеке:

— Прости, милая… я не добрый. И никогда не был.

Леонгард перенёс дочь в соседнюю гостиную — единственную в доме комнату с зарешеченными окнами — и уложил на диван. После чего вышел, приказав почтительно выглянувшей с лестницы горничной:

— Не выпускайте, как бы ни просила. Пока я не вернусь.

— Хорошо, герр… — с беспокойством отозвалась женщина.

Прежде, чем покинуть дом, ученый спустился в подвал. Туда, где темнел завешенный тканью массивный ящик. Под куском драпа скрывалась панель с двумя большими кнопками, переключателем интенсивности и несколькими цветными рычагами. Некоторое время он думал, вслушиваясь в методичное гудение, которое незнающий человек мог бы принять за звук работающего холодильника. Потом аккуратно проверил переключатель. Он стоял на частоте «2а» — относительно слабой и безопасной. И пока достаточной. Глубоко вздохнув, Леонгард нажал первую кнопку и медленно опустил рычаг с белой рукояткой. Над кнопками загорелась белая лампочка. Гудение прибора стало чуть ниже, надсаднее… И ученый ощутил, как что-то вокруг меняется. Сам воздух становился тяжелее, начиная давить даже на него, свободного от белых родительских нитей и связанного только красной — с Сильвой. И он хорошо знал, что испытывают сейчас такие, как инспектор Ларкрайт. Им в десятки раз хуже, но… они не умрут. По крайней мере… не сейчас.

Не закрывая ящик тканью, он вышел из подвала и запер дверь.

Он почувствовал, что что-то не так, уже паркуя машину. Какое-то тревожное, давящее ощущение в воздухе. Потом женщина, шедшая по улице, неожиданно упала и захрипела. К ней бросились люди. Она не двигалась. Чей-то автомобиль истошно верещал сигнализацией.

Не глядя больше на всё это, Ланн рванул на себя дверь знакомого подъезда, взлетел по лестнице и позвонил в квартиру инспектора. Ответом была тишина. Но она провисела лишь несколько секунд и заполнилась истошным воем. Спайк. Пёс, который на памяти комиссара не выл почти никогда, сейчас просто рвал горло. Рихард ударил кулаком в дверь. Пёс перестал выть и громко залаял.

— Карл! — громко позвал Ланн, уже зная, что его не слышат.

Он вынул запасные ключи. Инспектор ничего о них не знал, просто в какой-то момент Рихард понял, что должен обязательно, во что бы то ни стало, иметь возможность прийти, если с напарником что-то случится.

Последний из трёх замков лязгнул и открылся. Рихард прошёл в квартиру и тут же увидел в коридоре Спайка. Пёс уже не лаял и не выл, он только смотрел на комиссара своими внимательными глазами. Безмозглое животное впервые показалось Ланну способным что-то понимать, во всяком случае… страх в золотисто-карих глазах сеттера был отражением того страха, который чувствовал и комиссар Ланн.

— Тише, приятель… — не узнавая своего голоса, прошептал он, потрепал собаку по холке и толкнул дверь в комнату.

Карл лежал на диване, вытянувшись во весь рост и откинув голову. В первый миг Рихард облегченно вздохнул, что-то внутри него ещё цеплялось за мысль, что молодой человек просто устал, а с той женщиной на улице случился припадок, а Спайк истошно выл потому, что, как и все животные, лишен даже намёка на мозги.

Но ему достаточно было приблизиться, чтобы понять, что всё не так… лицо Карла было мертвенно бледным, руки судорожно сжаты в кулаки. Наклонившись, Рихард поднёс ладонь к его рту и в первый миг не почувствовал дыхания. Подержав руку ещё немного, он наконец уловил его — слабое и редкое. Таким же редким был и пульс.

— Карл… — снова тихо позвал он, медленно опускаясь рядом с диваном на колени, пробуя разжать правую руку инспектора.

В тишине не было слышно ничего. Рихард ощутил знакомую тошноту. Это был самый настоящий ужас — он опоздал. Ему вообще нельзя было оставлять инспектора одного, даже на несколько минут. Он знал, чем это может кончиться. И знал, что сейчас точно так же неподвижно лежат все, кого что-то связывает с…

— Герр Ларкрайт! Герр Ларкрайт!

Голос, доносившийся из коридора, Рихард услышал, словно через какую-то пелену. И всё же этот голос был ему знаком, он много раз слышал его и ненавидел его обладательницу. Но сейчас то отчаяние, которое он ощущал, сделало происходящее похожим скорее на кошмарный сон, чем на реальность.

Вэрди Варденга вбежала в комнату и замерла. Взгляд остановился сначала на бледном лице Карла, потом на Рихарде. Девочка попятилась, бормоча:

— Я… он… что с ним?

Ланн молчал. Он медленно поднимался с колен и всё смотрел на неё, жавшуюся к двери. Ту, которую он ловил десятки раз и десятки раз мог убить. Убить просто так, просто потому, что она не внимала никаким предупреждениям. Потому что все оберегаемое им и другими «общество» хотело, чтобы рано или поздно эти заразные твари сдохли. Но он не убил. Тогда не убил.

Она лишь слабо вскрикнула, когда, в два шага оказавшись рядом, он схватил её за горло и рывком приподнял:

— Откуда ты знаешь дорогу в этот дом?

Девчонка захрипела, пытаясь найти какую-нибудь опору. Ланн медленно повторил вопрос. Она упрямо мотнула головой, цепляясь пальцами за его руки. Желание свернуть ей шею было невыносимым, но он сдерживал его — пока.