И при этом он всегда давал мне деньги. Это было унизительно! Я, взрослый двадцатилетний человек, прошу у отца деньги, как пятиклассник! И он дает! Каждый раз достает портмоне и выкладывает на стол купюры, никогда не задавая ни единого вопроса – сколько нужно денег, куда, зачем, почему? Ни слова упрека, ни одного нравоучения на тему «надо уметь зарабатывать самому, сын!». Вы думаете, я был благодарен ему за это?! Нет! Я его ненавидел! Потому что этим своим деликатным молчанием отец лишний раз давал понять – он видит во мне неудачника!

Отец был красив – я всегда удивлялся, почему и в кого родился таким невзрачным, – известен, богат, а в будущем мог стать еще богаче – ведь дед, которого я, правда, видел не больше пяти или шести раз с самого своего рождения, обладал целым состоянием!

Конечно, я убил его не из зависти. Все очень просто и до обидного банально: однажды, совершенно случайно, я услышал, как отец, смеясь и не придавая особенного значения своей потере, сказал кому-то по телефону: «Да уж, есть в этом что-то от садомазохизма – просидеть до пяти утра и встать из-за стола беднее, чем ты был! Кривая усмешка фортуны, как говорил классик…»

Речь шла о проигрыше в покер – не слишком ощутимом для нашего семейного бюджета, потому что мой отец все-таки мог позволить себе играть, – но достаточно серьезном, чтобы он упомянул о нем по телефону как о досадной случайности. Я забыл сказать, что с некоторых пор в нашем доме стали собираться игроки в покер: это были друзья и коллеги отца. Они приходили раз в неделю и запирались у него в кабинете до самого утра, чтобы с рассветом разойтись «усталыми, но отдохнувшими». Покер всю ночь напролет – это был, как говорил отец, своего рода релакс за напряженную рабочую неделю…

Я знал, что это не та игра и не те суммы проигрышей-выигрышей, которые приводят к банкротству или более крупным неприятностям криминального порядка. Но – пока, думал я, пока! Ничего не случается вдруг. Ведь может настать день, когда всем им захочется подогреть кровь настоящей, крупной, щекочущей нервы ставкой. И что тогда? Отец, я знал, больше проигрывал, чем выигрывал…

Именно с того дня, когда я услышал обрывок того телефонного разговора, меня стали посещать эти мысли. Нет, думал я, этого допустить нельзя. Нельзя, чтобы из-за какой-то несчастной случайности и глупой карты, которая легла на стол в несчастливую минуту, наша семья стала нищей. Конечно, поводов для серьезной тревоги не было никаких, но, рассуждая чисто теоретически, отец мог проиграть все – МОГ! – и этим подписывал себе смертный приговор.

До сих пор, вспоминая о том, как все вышло, я не могу отделаться от досады. Как пошло и некрасиво все получилось – ни следа от той элегантности и лоска, с каким я задумывал осуществить это убийство. Да, убийство – как видите, я называю вещи своими именами. Мне удалось само деяние, но не хватило удачливости, чтобы все прошло именно так, как задумывалось.

А все дело было в канделябре. Один раз, когда мы шли с отцом по Арбату, он указал мне на антикварную лавку деда и сказал, что там, за стенами подвала, как в пещере Монте-Кристо, таятся несметные сокровища. Сокровища интересовали меня (а кто, скажите, не хочет быть богатым и счастливым, особенно если точно знаешь, что такая возможность для тебя рано или поздно будет открыта?), но еще больше меня заинтересовал стоящий там, за стеклом, в витрине, старинный канделябр.

Для прохожих или для ничтожных посетителей дедовского салона, большая часть которых заходит туда, чтобы убить время или купить что-нибудь такое, что могло бы быть вложением денег, этот покрытый зеленым налетом бронзовый канделябр в виде головы дракона не значил ничего. Я же рассматривал его, чувствуя, как все тело мое наливается легкостью и шипящим, как лимонад, возбуждением: это была настоящая удача! Я узнал этот канделябр; я очень долго занимался историей и судьбой предметов, вывезенных Петром Первым из Франции, чтобы не узнать его. Мне уже было известно, что один из двух подаренных Людовиком ХV канделябров хранится в запасниках главного русского музея, а второй… второй где-то здесь, в России. Но тогда, стоя у антикварной лавки и глядя на канделябр, который мог оказаться для архивистов и историков едва ли не находкой десятилетия, я думал не об этом.

Я вдруг вспомнил статью в журнале «Русский антиквар», на которую наткнулся, когда собирал материалы по моей теме. Там было сказано, что канделябры, подаренные Петру, имели одну особенность. Средняя голова дракона была снабжена пружиной, при нажатии на которую открывалась небольшая впадина, предназначенная «для наполнения предмета ароматическими маслами и амброзией», запах которых усиливается при горении – достаточно только нажать пружину и капнуть под голову несколько капель аромата, а сверху зажечь свечу! Но, подумал я, если этот канделябр годится для того, чтобы ароматизировать комнату, он сгодится и для того, чтобы убить… Убить так, что никто не заподозрит того, что это именно убийство.

Все дело в том, что я был уверен: о тайной пружине, без которой невозможно было догадаться о том, что канделябр предназначен не только для освещения помещений, не знал никто, кроме меня и нескольких работников Эрмитажа – хранителей запасных фондов. Впоследствии так и оказалось. Но чтобы застраховать себя окончательно, мне нужно уничтожить статью в «Русском антикваре». Я сделал это без труда. Впоследствии, когда я сочинял историю о женщине, которая якобы пришла в библиотеку и сотворила с журналом какие-то чудеса, то чуть не лопался со смеху. Да-а, больших трудов мне стоило не рассмеяться девчонке, которая задавала так много вопросов, прямо в лицо…

Я пришел домой и еще раз все обдумал. Да, идея была хороша. Взять у деда под любым предлогом канделябр, насыпать в тайное углубление порошок «корня дьяволовой ноги», который мне привез с Алтая однокурсник, увлекавшийся шаманством и мистикой тамошних аборигенов, – и сделать так, чтобы отец никогда уже не смог улыбаться мне вслед своей улыбкой вымершего иезуита. И я уже не буду «неудачником», нет, никто не посмеет бросить мне в спину это мерзкое слово! «Богатый наследник», – вот что станут шептать мне вслед.

От этой мысли по позвоночнику меня пробрал мороз, и я остановился, облокотившись на парапет и уставившись бездумным взглядом на Москву-реку. Только теперь я понял, что все это время, часа два или три, бродил по городу, набредая на одну и ту же мысль и обдумывая ее со всех сторон. Сколько лет деду? За семьдесят или около того. Сколько ему осталось? Год, три, пять? В любом случае немного. Но почему я должен ждать эти пять лет? Странно, но именно тогда мысль о том, что я должен ждать, показалась мне чудовищно несправедливой. Да и перенесет ли старик смерть сына? Не лучше ли было избавить его от мысли о горькой утрате, одним несложным ударом прихлопнув еще тлеющий в нем огонек жизни, как сказал бы какой-нибудь паршивый поэт?

Потом я подумал о тетке. Ее я тоже видел нечасто, последний раз очень давно, я тогда еще учился в школе. Но тетка никогда не позволяла мне забыть о том, что она присутствует в моей жизни. Передавала подарки на любой праздник, звонила, присылала открытки с неизбежным и смешным «Любящая тебя тетя Шура» в конце. Тетка не сделала мне ничего плохого, но что хорошего будет в том, что эта жалкая женщина с неустроенной судьбой встанет на моем пути к дедову наследству? Ведь с юридической точки зрения у нее даже больше прав, чем у меня: она приходится деду родной дочерью, тогда как я даже не был ему внуком! Я был сыном его приемного сына – не более!