В общем, Шура тоже должна умереть, думал я – и поверьте, не без сожаления. Тетку было жаль. Но что поделать, она мне мешала.

Я снова бродил по городу. Снова думал.

А потом решился.

Но все произошло не так, как я задумал.

Я хотел начать с Шуры. И начать то, что я задумал, следовало со знакомства с нею, потому что, как я уже сказал, все эти годы мы почти не виделись. Я позвонил, предложил встретиться; она удивилась, но обрадовалась и согласилась. И как было смешно, и как я был не готов к тому, что Шура просто оглушит меня своей родственной любовью! Смотрела, смеялась, брала за руки, хохотала и тут же ударялась в слезы, говорила и удивлялась тому, как мало я похож на отца: в общем, это было так непривычно и странно – что кто-то еще на этом свете, кроме матери, оказывается, любит тебя безо всяких оснований, просто за то, что ты существуешь на этой земле, – что я решил подарить Шуре еще несколько дней жизни. Я в ней тогда еще не все понял.

В день, назначенный для операции, я позвонил деду. У меня уже было все готово; впрочем, вся «подготовка» заключалась только в том, что у себя в кухне, когда родители ушли на работу, я размельчил в ручной кофемолке «корень дьяволовой ноги». Последствий для себя я не боялся – я знал, что корень опасен только при горении. Получилась горстка простого белого порошка, ни дать ни взять соевая мука с несколько сероватым налетом…

Итак, я позвонил деду и договорился о встрече. Он обрадовался и удивился. Пригласил меня прийти к нему в салон на Арбат – «А потом мы сходим куда-нибудь пообедать!» У него был мягкий, слегка дрожащий голос – мне даже показалось, что старик расчувствовался и тронут больше, чем бы я мог ожидать в его положении. Не знаю.

Я пришел в назначенное время. Дед был один. Он все время то снимал, то надевал очки, часто протирал и раза два (или мне показалось?) смахнул слезу. «Какой большой, совсем взрослый…» – бормотал он непонятное. И еще несколько раз назвал меня – «сынок». Я не удивился, я подумал – обычная старческая чувствительность.

Честное слово, я не хотел убивать его так, как это случилось – канделябром по голове, чтобы кровь и мозги брызгали во все стороны, а он полз от меня в слабой, ничтожной попытке скрыться, избежать смерти и даже не сопротивлялся, только прикрывал голову рукой и все бормотал: «Сынок, не надо… что же ты делаешь, сынок…» Нет, все должно было произойти совсем по-другому – всего лишь один удар в висок молоточком, которым мать отделывала отбивные, – когда я пришел на Арбат, этот молоточек оттягивал мне карман куртки… Но все дело оказалось в этом проклятом канделябре!

Когда я попросил деда отдать его мне, на время, для научной работы, он неожиданно заупрямился. И стал говорить какие-то слова – о чести, о правилах торговли, о том, что вещь продана и он не может ни вернуть деньги, ни отказаться доставить ее по адресу – бредовая стариковская болтовня! Но она взбесила меня, я вырвал канделябр у него из руки и, сам не знаю, как и почему, опустил его деду на голову… Потом еще и еще – не знаю, сколько раз… Ну в общем, я бил его до тех пор, пока он не перестал уползать от меня, загораживаться рукой и бормотать это свое «сынок, не надо… сынок!!!».

Когда я пришел в себя и огляделся, то понял, что чуть все не погубил. Канделябр я завернул в куртку. Сам очистился от крови и слизи там же, в салоне – и как же мне повезло, что пошел дождь и я мог идти по улицам мокрый и грязный, ни в ком не вызывая подозрений!

Доехав до дома, я переоделся и сразу же позвонил Шуре. У меня возникла идея: запутать следствие, выкрав из дома деда все семейные фотографии. Для следствия пропажа семейных фотографий будет следом, ведущим в никуда. Но, отрабатывая этот след, они неминуемо потеряют несколько недель, а то и месяцев. И время в этом случае будет работать на меня.

– Шура, – сказал я, – выручай. Не могу дозвониться до деда, наверное, поехал к кому-то из коллекционеров выкупать очередной раритет. А время не ждет…

– А что такое, дорогой? – ласково спросила она.

– Мне срочно нужно, – я лихорадочно искал, что бы такое придумать, – мне срочно нужно взять у него в доме подшивку журналов «Русский антиквар» за 1872 год. Она нужна мне для работы.

Ответ ее был для меня как гром среди ясного неба:

– Да, у папы есть такая. Тебе очень-очень срочно?

Вот это да! У деда хранится второй экземпляр журнала, который я собственными руками сжег в туалете библиотеки! Журнал, который мог бы меня уличить, осуществи я задуманное хотя бы на сутки раньше!

– Срочно, Шура! Ты даже представить себе не можешь, как срочно!

– Миленький, да никаких проблем. У меня есть ключи. Встречаемся через полчаса на Остоженке!

Она была так рада сделать мне приятное, что я диву давался. Все время, пока мы шли в квартиру деда, оглядывалась на меня через плечо и улыбалась. А один раз остановилась и, крепко стиснув мои руки, жарко прошептала в самое ухо:

– Женька, знаешь что? У меня странное чувство – как будто ты мне совсем, совсем родной… Никому до сих пор не говорила, а тебе скажу: Я влюбилась, понимаешь, Женька! В одного человека… И кажется, это серьезно! Понимаешь? Я выхожу замуж! Первый раз в жизни!

Нужны мне были ее секреты!

И снова получилось не так, как было задумано: тетку я тоже намеревался убить молотком, но она сама показала мне иной путь. Пока я листал переложенные калькой подшивки «Русского антиквара», она все время кружилась по комнате и, кажется, что-то напевала. А потом сказала:

– Женька, а ведь ты же историк! А смотришь какие-то пустые бумажки. Брось их! Хочешь, я покажу тебе что-то по-настоящему ценное?

И не дожидаясь ответа, поманила меня за собой.

Я чуть в обморок не упал, когда увидел в квартире сейф, в котором могло бы запросто поместиться не менее шести человек. Подумать только, и она могла бы умереть, ничего не сказав мне об этом! Напевая и смеясь, оглядываясь на меня, Шура копалась в стеллажах и запертых ящиках, вынимая и показывая мне одну за другой действительно редкостные вещицы.

И растерялась, только охнула, когда я, повинуясь вдруг нахлынувшему внутреннему порыву, захлопнул ее в этой ловушке… Последнее, что я видел, закрывая дверь, – ее расширенные, удивленные глаза и растерянную улыбку…

Вырвав из подшивки «Русского антиквара» страницы, которые могли бы выдать мой замысел, я вышел из квартиры, стараясь уверить себя, что не слышу слабого стука и еле слышного царапанья, что доносились оттуда, из сейфа…

Мне оставалось довершить последнее.

Канделябр был в моих руках. Серый порошок, многократно завернутый и перекрученный в полиэтиленовом мешке, лежал в моей комнате под матрасом. Некоторое время я раздумывал, стоило ли применять «корень дьяволовой ноги» именно сегодня, когда у отца, как назло, должны собраться гости. Но потом решил – да, сегодня.

Я боялся, что потом у меня уже не хватило бы сил… Нервы сдавали. Сильно.