Пришлось соглашаться на бредовую идею Каролины Адамовны, не могла же я позволить ей остаться одной на старости лет без средств к существованию. Придется идти воровать эти дурацкие очки.

– Когда встреча?

– Завтра. Ресторан Vox. Итальянская кухня.

– Вы все время норовите меня откормить. Я перестану нравиться мужчинам.

– Наоборот, начнешь.

Я убрала квартиру. Без картин все шло быстро. Детей и животных у Минихов не водилось. Так что я освободилась довольно рано. У меня оставалась масса времени на то, чтобы подготовиться к вечернему мероприятию.

Я уже не понимала, что меня волнует больше – предстоящее объяснение с Глебом или встреча с моим любимым писателем Сорокиным, с которым Глеб вроде как обещал меня познакомить. Лишь бы не обманул.

Течение жизни снова совершило резкий поворот. И вот опять моего внимания добиваются трое, на этот раз сам Глеб, нахальный Александр Александрович и Фрэнк Потоцкий, польско-английский аристократ и Синяя Борода в одном флаконе. Но фон при этом совершенно бесперспективный. У меня огромный денежный долг. Я потеряла вторник. Понедельник и четверг тоже под вопросом. Пятница трещит по швам. Среда пока спокойна, ее лихорадило на прошлой неделе.

Но – прочь грустные мысли! Да здравствует Сорокин!

Сорокина я люблю давно. Помню, еще в начале девяностых, когда училась в школе, я выкрала у бабушки самиздатовскую распечатку его романа «Тридцатая любовь Марины», прочитала и несколько дней ходила в совершенном шоке. Именно тогда я поняла, что «грязь и мерзость» могут считаться эстетической категорией, потому что они прекрасны по сравнению с советским лицемерием. Тогда и родилась идея стать журналистом. Неудачная идея. Я могла бы выкатить Сорокину претензии в связи с этим. Но разве он виноват?

С тех пор я прочитала много его романов. Поразительно, что он может писать ровно в совершенно разных стилях, используя совершенно разный языковой строй, разные социальные и исторические пласты лексики, разную темпоречь. Короче, гениально владеет русским языком. В сочетании с абсолютной идейной экстравагантностью это производит неизгладимое впечатление. Удовольствие, которое я получаю от чтения Сорокина, мало с чем можно сравнить. Достичь такого совершенства в каком-нибудь виде деятельности, пожалуй, могут люди, у которых функционирует только одно полушарие мозга. Интересно, относится ли это к Сорокину? Что бы такое ему сказать, чтобы он меня запомнил?

Для начала нужно уточнить, сможет ли Глеб меня с ним познакомить.

Я набрала номер Глеба.

– А вы точно сможете меня с ним познакомить?

– Я такого не говорил.

– Ну пожалуйста…

– Зачем вам?

– Я его люблю с детства.

– Как писателя?

– А вы думаете – как мужчину?

– Я не думаю, я спрашиваю.

Глеб явно сердился.

– Я так много хочу ему сказать!

– Что, например?

– Ну, что он мой любимый писатель.

– Он слышит это каждый день.

– Ну, тогда, что он – гений.

– А вы в этом уверены?

– Конечно. Только гений может ровно писать в разных стилях.

– Или скворец.

– Кто?

– Скворец. Птица такая. Своей песни не поет. Все время повторяет чью-то чужую. Ровно-ровно, не сбиваясь, не путая с другими. Отличная музыкальная память.

– Вы хотите сказать, что Сорокин – скворец? Да вы понимаете, что говорите?

– Во-первых, я не соединял два этих слова в одном предложении. Во-вторых, я сам с ним не знаком и вряд ли до вечера успею познакомиться. Выдалось очень много дел, едва к спектаклю успеваю.

– Хотите сказать, что очень легко можете с ним познакомиться?

– Могу.

– И кто бы вас познакомил?

– Десятников.

– Вы его знаете?

– Мы приятели.

– Понятно.

– Еще невыполнимые просьбы есть? Или вопросы?

– А может, у него только одно полушарие мозга работает, поэтому он так пишет?

– Такие интимные подробности о писателе Сорокине мне неизвестны.

Все-таки что за сволочь этот Глеб! Стоило ему сказать про скворца, и это слово прицепилось ко мне намертво. «Скворец, скворец», – повторяла я про себя. Спустя пару часов я поняла, что писатель Сорокин навсегда покинул вершину моей личной иерархии властителей дум.

Кафтан светлого шелка сидел хорошо, но был все же скучноват. Мне захотелось его украсить. Я вспомнила, что у бабушки хранились бусы и серьги из индийских самоцветов. За ней когда-то ухаживал директор крупного завода, который часто ездил в Индию во времена ее горячей дружбы с СССР. Я долго и безуспешно открывала пылившиеся на полках коробки и ящички. Найти индийский комплект пока не получалось.

Зато на глаза мне попался неизвестный сверток. Что такое в нем находилось, я не знала и не помнила, чтобы бабушка его когда-нибудь доставала. Сверху был полиэтиленовый пакет, следующий слой – старая клеенка, еще слой – вощеная бумага, еще один – старая-престарая газета. В свертке оказались полисы накопительного страхования жизни, приобретенные моим прадедом с 1906 по 1913 год. Он застраховал себя, прабабушку, деда и двух своих дочерей на восемь тысяч рублей каждого. Логотип страхового общества «Россiя» показался мне знакомым. Вместе с полисами хранились свидетельства о смерти прадеда и прабабки, а также метрики и свидетельства о смерти деда и его бездетных сестер, они умерли в блокаду. Видимо, бабушка втайне надеялась, что когда-нибудь это пригодится. Последняя бумага в стопке дала ответ на этот вопрос. Это была вырезка из газеты «Коммерсантъ» 1993 года, в которой говорилось, что открылось страховое общество «Россия». Которое считает себя отчасти преемником старой «Россiи». Поэтому-то бабушка и собрала документы в кучу.

Ох как не помешали бы мне сейчас эти сорок тысяч царских рублей! Ну да бог с ними, надеюсь, они помогли владельцам страховой компании безбедно прожить за границей после революции.

По соседству со свертком в деревянной шкатулке нашлись и индийские самоцветы. В детстве они казались мне сумасшедше роскошными. На самом деле – обычная бирюза и яшма. Но работа была очень тщательная, ниток много, и на мне все это выглядело вполне достойно. Подвески сережек я прикрепила к серебряным браслетам, и получился комплект.

Я вооружилась феном и щипцами и принялась укладывать локоны. Сорокин будет сражен наповал.

* * *

Я мастерила из бабушкиной чернобурки муфту для моего нового пальто псевдо-Chanel и думала. Как Глеб будет все объяснять? Он встречается со мной не ради секса, это понятно. Тогда ради чего? Ради денег? Может, у него нет никаких миллионов? Может, он думает, что я безвкусная богатая дура, и хочет обобрать меня? Ну, тогда он должен был затащить меня в постель и после этого жениться. Как иначе он получит мои мнимые миллионы? Это тоже не годится.