goooood» («Чувствуй себя отлично»). Это дает мне возможность пукнуть. Мы приехали в Боснию, приношу Германии свои извинения, наш водитель – датчанин!

Мы с Оливье купили бананы, кофе и помидоры. Встретили нас очень невежливо, потому что мы опоздали на десять минут. Fucking idiots[187]. Возвращаемся в автобус под градом оскорблений, помалкиваем. Иначе мы рискуем упустить нашего связного. Наш водитель так разозлился, что поехал не по той дороге.

Дома разрушены, везде развалины, фермы, разбитые хорватами.

Мы проезжаем мимо грузовиков «быстрого реагирования», откуда они возвращаются? Повсюду ООН, бронетранспортеры, такие же, как тот, на котором мы поедем в Сараево. Оливье говорит, пули будут отскакивать!

Мостар. Первый указатель на Сараево. Разрушенный город, ни одного дома без отметин от пуль, останавливаемся перекусить. Наше опоздание на двадцать минут, возможно, нас спасло, можно будет сказать это датчанину при случае. Он сказал: «Seven minutes strech your legs, no longer»[188], и вот мы припарковались на дороге рядом с танком. «Голубая каска» велел убраться, потому что ровно двадцать минут назад сербы открыли огонь. Мы потихоньку пристраиваемся за танком. Надо проехать, если мы хотим успеть вовремя.

«Be happy!»[189] – написано на танке. С нами здороваются. Мы выехали из разрушенного Мостара. Крестьянка косит траву, старик курит в доме, сидя на балке – это все, что осталось от дома. Но как они держатся, Лу? Горы везде, но далеко. Сегодня суббота, ты купаешься? Получила ли ты мое сообщение вчера вечером? Мы на маленькой дорожке. Машины едут по одной, овраг! Сержу бы плохо стало. Теперь встали. Снова едем. Здесь у меня впечатление, что мы на войне, наш водитель становится чуть более человечным. Франсис[190] встречает меня с ромашкой. Датчанин сказал: «Good luck flower, you will need it!»[191] Мы застряли здесь, моя Лулу, ждем танков, их нет. Парень говорит нам, что это ад. Зачем мы туда едем? «Мы никогда там не были». – «Ах, вот как!» – «Можно добраться за пять часов, а можно за пять дней… Так, там переговариваются по рации».

Прибыло наше сопровождение. Все чемоданы в грузовике. «Ничего не давайте детям, они не голодные. Там – да». Я пишу тебе в тени танка, люди купаются, и не скажешь, что война. «Голубые каски» паникуют, потому что идет командир, а они не в полной форме. Я думаю, что они думают, что мы ненормальные. Я чувствую, что им грустно, они вынуждены здесь быть. Некоторым – еще пять месяцев… В самом деле, странная это должна быть жизнь, а иногда – странная смерть.

3 часа 44 минуты и 3 секунды.

Лулу!

Сопровождение нашли, едем в Сараево. Солдаты удивлены, но довольны, Оливье сказал мне: «Сегодня утром выехали в 7:30, все идет неплохо». Люди, по-моему, очень милые, египетские солдаты подбрасывают детей вверх, играют, они и сами дети, 25 лет. Наш шофер начинает сдаваться, поскольку его начальники вроде бы сумасшедшими нас не считают. Мы двигаемся следом за танком ООН, в горах нам придется несладко.

Ждем темноты, чтобы спуститься в Сараево. Капитан сказал мне, что мы прибыли в самый неподходящий момент… В танках нельзя разговаривать, потому что сербское радио перехватывает наши разговоры.

Моя Лу, я знаю, что происходит, в нас могут стрелять, я люблю тебя. И здесь, на этом прекрасном холме, я чувствую себя уже очень далекой, как будто вы уже живете своей жизнью, и я знаю, что Кейт с Шарлоттой, и ты, и Роман простили бы меня за то, что я уехала, и взялись бы за руки. Я буду снимать наш пикник с «голубыми касками». Вы можете ими гордиться, а я вас целую.

* * *

С наступлением темноты

Бюэб страшно спорит с одним из «голубых касок», который сказал, что все противостоящие один другому лагеря одинаковы. Я подружилась с одной «голубой каской» – девочкой. Мальчики очень милые, я фотографировала и давала автографы. Кажется, мы очень далеко забрались, на обратном пути в танке будет немного потряхивать. Сербы против боснийцев, а мы между ними, но у нас есть танк, и пуленепробиваемый жилет, и каска, «мозголовка» для меня. Это их первая вылазка. Они выглядят беспокойными, как футбольная команда перед началом матча.

Лулу!

Я проснулась в Сараеве, летят снаряды, стреляют из пулемета, более трагического момента для приезда не выбрать. Сараево – истерзанный город. Везде ямы, везде снайперы. В кафе, где назначена была встреча, только что попала бомба, теперь я понимаю людей. Why go into hell?[192]

Человек, у которого мы ночуем, говорит, что мы в плохом месте, сербы пытаются захватить полицейский участок. Семь или даже восемь часов в танке. Нам повезло, Франсис сказал мне, что стреляли в колонну, которая шла перед нами. «Скрежет напоминал мне деревенскую тачку с утками». Так говорил мне Оливье, мы с ним очень веселились, пели «Марсельезу» и другие песни Сопротивления, «Братца Жака».

Мы натолкнулись на камень весом в тонну, холодный пот, словно в призрачном поезде, только без руки на спине! Потом хрю-хрю, и я сказала Оливье: «И здесь свиньи», такой был скрежет и визг.

Сегодня утром два снаряда очень близко, мы в западне, как кролики, на почте все были грустные, добивают людей, которым плохо, телефон не работает, шесть утра, кофе с «голубыми касками», потом переход сюда, город-призрак. Схожу к остальным, надеюсь, мы не на Sniper’s Alley[193]. Я хотела бы описать свою комнату, кухню, бледных людей, которые нас приняли. Бородача, который сказал, что никто не понимает, что происходит. Что делать?

Целую, моя Лу. Бюэб написал тебе записку, все хорошо, не надо говорить, как… бум… Я прерываюсь, эхо, может быть, это рядом, о господи. У них нет воды. Непонятно, как проехать в машине, взятой напрокат, мы под прицелом, я слышу их отсюда.

Ах, Лу, прости, сколько гордости вчера вечером, и такое уныние сегодня. Пришлось нести в руках восемнадцать чемоданов по черной лестнице. Женщине на площадке неудобно, нам тоже. Что происходит? Я растеряна и разочарована. Почему я воображала себе праздник? Нам объяснили, что это ад, так зачем мы приехали? Чтобы стать лишней обузой? Никому мы не нужны. Гордыней было воображать, будто наш приезд кого-то обрадует.

Франсис разбудил меня, погладив по щеке. Во сне я подумала, что это Мунга. Кофе в бистро, объятия, благодарность, вчера они смутились оттого, что у них не было электричества… Стыдятся, что не могут хорошо принять, гордые люди… Мы уходим.

Обстреляли транспорт, шедший следом за нами.

* * *

2 июля

Моя Лу!

Затишье,