и на себя тоже, за то, что мы были так недоверчивы. Пока ее оперировали, О. ушел. Я не понимала, куда он подевался, почему его нет на стоянке, когда мне так страшно. Я купила коалу и куртку для Одноглазки[200]. Привезли Лулу. Я позвонила Жаку. Лу вывернуло наизнанку. Мы с О. ушли немного поспать, и Лу снова вырвало. Я злюсь на себя за то, что ушла, пусть даже на час. «А он может тоже остаться?» – спросила Лу с восхитительной наглостью. «Да-да». Я тихо спросила: «Это возможно?» – «Я займусь девочкой». Медсестра довольно милая. Мы с О. пристроились спать рядом с Лу. За пластиковой ширмой четырнадцатилетняя девочка, ей наложили двадцать восемь швов. Она мне напомнила малышку у Грэма Грина, ту, что собирала марки. Я легла рядом с Оливье, рядом с Лу, как странно. Короче, через день мы оттуда уехали. Лу – с Оливье, потому что его машина удобнее. Может быть, Лу была разочарована тем, что он опять здесь. Я еду следом за ними в своей пластмассовой машине. Ночью приехали Жорж и Анри[201] с Линдой и Майком.

Первая глупость. На выезде из Бреста я подобрала двух автостопщиков. Я проехала мимо, а потом, из-за того, что они были почти дети, и из-за пострадавшей девочки в больнице, подумала: «Все-таки подберу их». Спокойные и милые, один хочет стать учителем, другой – социальным работником. Я чувствовала себя мамой. Собственно, они и ехали к своей маме, учительнице английского. Потому я и сказала себе в Ланнилисе: не мелочись, проедешь лишних восемь километров и сдашь их матери у пляжа Сент-Маргерит. Но на обратном пути я заблудилась, до дома доехала только через час, и машины О. уже не было! Я подумала, что он из-за меня забеспокоился, и снова поехала в Ланнилис, чтобы купить сигареты, поглядывая, хотя и без особой надежды, по сторонам. Вернулась домой. Линда сказала мне, что О. звонил с дороги. Я слегка запаниковала, мне казалось, он вообразил, что я врезалась в столб. Внезапно он возвращается, я иду ему навстречу. Ярость. «Я так и думал, что ты достаточно глупа, чтобы их подобрать». Вопли. Я чуть было не переделала историю, рассказав, что это были девочки, а не мальчики, я чуть было не сделала это, рассказывая все Линде, на меня напал нервный смех, но, поскольку это были дети… Нет, Оливье испугался за меня. Он думал, что мальчики опасны, он сердился: я хочу угодить всему человечеству. «Достаточно глупа для этого». Мне было обидно, что меня без конца обзывают дурой, но я поняла, какая мысль его преследовала, мне бы это в голову не пришло, я даже думала, ему должно понравиться, что я проявила великодушие. Наконец, солнце опустилось в свинцовое море, и он согласился мне поверить. Я видела, как сильно он встревожен, и мне нравилось видеть его таким. И в то же время я говорила себе, что могу его потерять… испугалась, что зашла слишком далеко.

Вторая глупость. На следующую ночь: Эндрю, О. и Майк, бесконечный и тягостный разговор про Сараево. Оливье, обозлившись, ушел звонить, а я сбежала за сигаретами. С большим трудом вывела машину, добралась до Ландеда, но там оказалось закрыто… Я поехала в Welcome Bar в Абер-Враке, но заблудилась, оказалась на берегу моря, повернула обратно и – о, радость! Я в Ланнилисе, еду в Абер-Врак знакомой дорогой – но табачная лавка закрыта. Стучу в закрытые ставни Welcome. Добыв две пачки сигарет, спешу домой – если верить часам на табачной лавке, в половине второго ночи. Мне не везет – я промахнулась мимо поворота на Ландеда и оказалась в кювете, колеса застряли. Тут я немного протрезвела, оценила ситуацию, забрала ключи и ушла. Никто мимо не поедет. Ошибка. Оливье проехал там несколько минут спустя…

Я шагаю уверенно, потом менее уверенно, натянув на ноги перчатки, по бесконечной черной и холодной дороге, мимо свинофермы. Ничего не узнаю. Заблудилась. Без очков я даже указатели читать не могу, высматриваю в небе слева от себя малый ковш, чтобы поразить Оливье, как раз перед устрицами Прат-ар-Кума голосую, меня подвозят, иду пешком, сворачиваю в сторону моря, больше никаких ориентиров, потом, наконец, указатель: Прат-ар-Кум. Прихожу домой усталая, и у меня такое ощущение, что мной недовольны, а я-то пошла, чтобы доставить всем удовольствие, по-братски поделиться куревом. Меня снова назвали дурой, и я догадалась, что причинила немало хлопот.

Половина третьего ночи. Мою машину притащили на тросе. Майк и Эндрю очень милы, а вот и Би, моя невестка, в машине. Мне было стыдно, потому что опять из-за меня напрасно потратили столько сил, и особенно оттого, что так глупо скатилась в кювет. О. подумал, что я сделала это нарочно, устроила представление – в конце концов, я актриса, – чтобы Эндрю и Майк точно поняли, что у нас с ним не ладится… Я была ошеломлена такой несправедливостью. Заявила, что я в отчаянии оттого, что мне не верят. И потом, какого черта, как можно не верить, ведь я хотела как лучше! Допустим, я его не поддержала, когда Бетти вырвало ему на подушку, я заклеила скотчем воспалившуюся рану у себя на ноге, с очень унизительным чувством, что все во мне совершенно омерзительно, и тут, слава богу, О. пришел мне сказать, что мы не расстанемся из-за собаки!

Третья глупость. Он разговаривает по телефону, а я растягиваюсь на постели рядом с Лу, изумительно гибкой и большой. Оливье хотел показать мне свой парусник, я знала, что он обидится, если я не пойду. «Если тебе неохота…» – «Нет-нет». Линда говорит, что я нужна Лу… Я чуть было не осталась. Линда говорит, чтобы я осталась. Но я, несмотря ни на что, ухожу.

Вернувшись, О. подарил мне цветы. Я сердилась из-за насмешки над Бетти.

Я долго пробыла с Лу, нам было весело, а потом она попросила меня придвинуться поближе. Надо же было учитывать, сколько я выпила. Я хвалюсь тем, что перестала принимать снотворные и после 28 лет научилась засыпать, не затыкая уши, но в тот вечер я напилась так, что имени своего не помнила. Джин-тоник, красное вино, все до кучи, портвейн. Так что Олив пытался поднять неподвижную глыбу. Кажется, в моих снах кто-то довольно сильно стукнул меня по голове. Доказательств нет! На рассвете я проснулась со словами: «Ну, этот Оливье увлекся!» Храп был крепче обычного, но я оказалась не в своей комнате, а рядом с… Бетти и Лу, так что храпела наша собака, а не Олив! Моя голова у