Патриарх. Мы можем говорить только о том, что случилось, а то, что не случилось, — Бог знает.

Председатель. Обвинитель интересуется следующим вопросом: в вашем послании употребляется слово «святотатство» — это слово имеет для широкого населения достаточно определенное значение; если сказать, что вот в такой-то производится[53] святотатство, то могут ли не возмутиться верующие и не вызовет ли это с их стороны всех усилий, чтобы не допустить святотатства; и еще далее, когда вы бросаете лозунг святотатства и что все, которые не окажут сопротивления, будут отлучены от Церкви, а священники низложены из сана, то не действует ли это возбуждающе на слои населения, тех граждан верующих, которые не могут разобраться в тонкостях церковной терминологии?

Патриарх. Если бы я этого не указал, то я подлежал бы церковному суду.

Обвинитель. А вот здесь проходила экспертиза, в которой приняли участие профессор Кузнецов[54], епископ Антонин[55] и двое священников, один — Дедовский…

Патриарх. Какой это Дедовский? Кто это такой?

Обвинитель. Вы не знаете такого?

Патриарх. Не знаю.

Обвинитель. Вот они установили: на поставленные им вопросы: «Носит ли ваше воззвание строго религиозный характер?» — что такого характера оно не носит. А на вопрос: «Какие основные вопросы христианского вероучения затронуты вашим воззванием?» — они ответили: «Никаких». Таким образом, остается сделать вывод, что оно носит явно политический характер.

Патриарх. Профессор Кузнецов не сказал, что это не религиозного характера.

Обвинитель. Постольку поскольку оно затрагивает вопросы церковного имущества.

Патриарх. Есть вопросы не то что религиозные, есть вопросы догматические, таковых нет в послании, но есть вопросы канонические, таковые есть. А религиозные — это не совсем точный термин.

Председатель. Экспертиза установила, что ваше воззвание религиозного характера не носит и никаких вопросов христианского вероучения не затрагивает. Когда это было выяснено экспертизой и наряду с этим установлен смысл и значение слова «святотатство», которое не могло не действовать разжигающе на население, и затем ваша угроза в конце послания об отлучении, то естественно возникает вопрос: «Не преследовало ли это послание цели чисто политического характера?» — т. е. вызвать население на почве защиты Церкви к действиям против правительства. Вот этот вопрос и ставит вам обвинитель, он также интересен для Трибунала. Считаете ли вы до сих пор, что ваше воззвание действительно не затрагивает вопросов политического характера и является воззванием строго религиозным?

Патриарх. Позвольте вам сказать, я уже отвечал, что я могу сказать, что беру христианским учением, потому что это церковная каноника и церковное управление имуществом, это не вероучение. Но, во всяком случае, оно носит религиозный характер, и я думаю, что эксперты глубоко заблуждаются, они, может быть, конца не читали, а затем, экспертиза может просто быть другая.

Председатель. Значит, вы с этой экспертизой не согласны?

Патриарх. Не согласен.

Обвинитель. Вот экспертиза отвечала на вопросы: «Является ли изъятие священных предметов для целей милосердия святотатством или кощунством?» — и ответила: не является.

Патриарх. Напрасно.

Обвинитель. Значит, вы считаете, что это святотатство?

Патриарх. По канону.

Председатель. А не по канону?

Патриарх. Может быть, с точки зрения нравственности и благотворительности.

Председатель. Разве каноны не являются выражением нравственности?

Патриарх. Не всегда. Есть вера, а есть церковное управление. Это разные области.

Обвинитель. Я прошу, чтобы свидетель объяснил, как понимать святотатство по канону?

Патриарх. По канонам это святотатство.

Обвинитель. А с точки зрения нравственности?

Патриарх. Они указывали, что знают примеры, что Златоуст и Амвросий передавали и оправдывали, это и нам известно, и это мы знаем.

Обвинитель. Да что же это — святотатство или нет?

Патриарх. Это совсем другой термин, это канонический термин. Он непригоден к нравственности.

Председатель. А с какой другой точки зрения можно подойти к этому вопросу?

Патриарх. С точки зрения христианской благотворительности.

Обвинитель. Значит, с точки зрения благотворительности — это не святотатство?

Патриарх. Не святотатство.

Обвинитель. Значит, можно думать, что вы предпочли законы — христианской нравственности?

Патриарх. Нет, когда Церковь сама распоряжается этим имуществом, тогда можно, и эксперты должны были указать, когда ссылались на Златоуста, Амвросия и других, что они сами передавали. Церковь имеет право, патриарх имеет право.

Председатель. Значит, с точки зрения христианской благотворительности это не святотатство, но с оговоркой, если это будет сделано руками самой Церкви. Вы не видите в этом ничего странного?

Патриарх. Не вижу.

Обвинитель. Таким образом, если бы патриарх сам дал свое благословение по иерархической линии, то можно было бы сосуды отдать!

Патриарх. Я за это отвечаю перед судом Церкви.

Обвинитель. А перед совестью отвечаете? Вы говорили, что, с одной стороны, — миллионы голодающих, умирающих, а с другой — мертвые канонические правила, и вы не дали своего благословения и теперь подтверждаете, что по канонам отдать ценности могла только одна сама Церковь.

Патриарх. Сама Церковь непременно.

Обвинитель. Вот здесь один из обвиняемых сказал очень сходные с вами слова, что если бы патриарх благословил, то моя пастырская совесть была бы спокойна. Я вас так понял?..

Патриарх. Так.

Обвинитель. Значит, в этом вопросе можно понять, что вы эту пастырскую совесть не хотели успокоить?

Патриарх. Я вас не понимаю.

Председатель. Если бы вы дали свое благословение, то совесть пастыря была бы спокойна и он отдал бы все. Но так как не было благословения, а чувство христианской совести ему подсказывало, что надо отдать, то совесть его была в смятении, поэтому Трибунал и делает вывод, что вы не только не успокоили совесть, но, наоборот, сделали так, что она должна была быть неспокойна, и породили сопротивляющихся.