Должанов, ты дебил. Бей адрес в навигатор и жми газ. Ещё одному дебилу нужна помощь сейчас.

Лекс похож на льва в клетке. Только что не рычит. Хотя, если видеть его бешеный взгляд, то и рыка не надо.

— Ромыч! — он подлетел ко мне и пожал руку так, что мне, кажется, придётся учиться писать левой. — Она там это… кричит!

— Лекс, она рожает. Успокойся.

Что делает человек, когда ему говорят успокоиться? Точно не успокаивается.

— Алексей Викторович, может чаю? — медсестра принесла кружку и посмотрела внимательно. Что-то мне подсказывало, что в чай она ему добавила слоновью дозу транквилизатора, лишь бы только этот бешеный волк больницу не разворотил.

— Нахрен чай.

— Шевцов, взял и выпил, кому говорят!

И тут уже шарахает по башке меня. Вот чей голос я точно не ожидал услышать.

Аня подошла к медсестре и забрала у неё кружку.

— Пей, сказала.

— Не буду. Отвали, Ирландо.

Но Аня так просто не сдалась. Она подняла бровь и сердито посмотрела на Шевцова.

— Лёша, ты понимаешь, что делаешь только хуже? Прекрати этот детский сад и угомонись. И выпей уже чёртов чай.

Лекс зло выхватил кружку и в несколько глотков выпил содержимое.

— Так-то лучше, — кивнула Аня, а потом повернулась ко мне. — Привет, Рома.

А я завис на ней. Ведь жил эти четыре месяца как робот. После того, как перестал пить. Долбанный день сурка. Работа — дом, дом — работа. И тут вот тебе, Должанов, чтобы не расслаблялся.

— Привет, — ответил слегка помедлив.

Аня выглядела прекрасно. Волосы остригла до плеч и выровняла. Мне нравились кудряшки её, но и так красиво. Платье такое лёгкое, чуть выше колен. Жёлтое. Ей идёт жёлтый.

И тут из-за двери раздался крик. Не знаю, что должно происходить с человеком, чтобы он так кричал. Лекс побледнел, а потом дёрнулся в сторону палаты.

— Стой, — Аня бесстрашно упёрлась ему ладонью в грудь, наивно полагая остановить эту машину.

— Уйди с дороги, Ирландо, — рыкнул Шевцов и решительно направился к палате.

— Алексей Викторович, подождите, маску хоть наденьте и бахилы, — ринулась на ним медсестра.

И вот мы с Аней остались вдвоём в пустом коридоре.

— Уверен, всё будет хорошо.

Я не знал, что ещё сказать, но больше всего сейчас боялся, что она уйдёт.

— Да, конечно. Всё будет нормально. Они справятся.

— Вместе.

— Да.

Мы взяли кофе в автомате рядом, присели на кресла возле стены и замолчали. Так близко друг от друга, что, казалось, даже волоски на моих руках встали дыбом в её сторону.

— Как ты? — спросил, преодолев ком в горле.

— Хорошо. А ты? — серые глаза сверкнули так близко.

— Нормально.

Разговор не клеился. Я не знал, что говорить, не знал, что вообще хотел бы сказать. Много чего, конечно, но… Поэтому пока просто наслаждался тишиной в её обществе, вдыхая нежный аромат.

— Ты сменила духи? — вот вообще не собирался говорить этого вслух.

Аня посмотрела удивлённо, но потом снова уставилась перед собой.

— Да. Те надоели.

— А мне нравились.

Должанов, ты идиот. Как пятнадцатилетний подросток, ей Богу.

Прошло ещё минут десять, как из палаты вывалился Шевцов. Белый как стена, глаза стеклянные, а на руках кровь. Мы с Аней синхронно подорвались с кресел и замерли перед ним. Сердце стучало гулко, когда я стал осознавать, что новости могут быть любые. Потому что Шевцов просто свалился к нам с Аней в объятия в молчании.

— Не молчи, долбанный ты придурок! — прохрипела Аня в стальном кольце рук этого медведя.

— Я первый взял её на руки, представляете? Мою дочь, — нерушимый, абсолютно монолитный человек сейчас захлёбывался в эмоциях, и я чувствовал, как дрожат его руки. Они у него никогда не дрожали. — Она такая… розовая. И она моя, Ромыч, прикинь? Моя!

Аня рассмеялась и обняла друга, я хлопнул его по спине.

— Слушай бро, трёхкилограммовая женщина превратила тебя в желе.

— Счастливое желе! — добавила Аня.

— Вообще-то, три четыреста восемьдесят.

Медсестра принесла Лёхе салфетки и сообщила, что Янке дали снотворное, потому как она сильно вымоталась. Малышку взвесили, помыли и отправили с медсестрой в палату.

— Вам бы домой сейчас, Алексей Викторович, отдохнуть.

Не стоит упоминать о взгляде, который она получила от Шевцова.

Спустя час мы распрощались, и я предложил Ане подвезти её. Она согласилась. Совсем не удивился, когда назвала адрес деда. По дороге мы разговаривали. Я узнал, что она теперь работает в университете, преподаёт физику на той же кафедре, что и её дед когда-то. Профессор уже месяц как встал с коляски и жутко возмущён тем, что ему не разрешают ходить без палки-костыля. Знакомая упёртость.

У дома я вышел, чтобы проводить её до подъезда.

— Спасибо, Ром.

— Угу.

— Присмотри там пока за Лексом, пока Янка в больнице. Он товарищ горячий.

— Ага, только вот, думаю, просидит он под дверью её палаты всё это время, если внутрь не пустят.

— Его попробуй не впусти! — Аня снова рассмеялась.

У неё такой чистый, звонкий смех. И почему я раньше его почти никогда не слышал?

— Знаешь, я бы тоже так хотел. С тобой.

Это сильнее меня, и сдержаться не получилось.

— Ром…

— Не надо. Ничего не говори. Я знаю, что упустил, Фенек, знаю. Но я бы всё отдал, чтобы оказаться на месте Лекса и увидеть первым нашего ребёнка.

Аня отвернулась. Посмотрела куда-то на грязную, расписанную не пойми чем стену подъезда.

— Тебе пора, — сказала глухо. Совсем не тем звонким голосом, которым смеялась всего пару минут назад.

И я ушёл. Мне и правда было пора. Только внутри всё так выло и стенало, будто и не было этих четырёх месяцев, будто сердце вырвали только вчера, и края раны снова открыты.

Вечером я снова решил пить. Бутылка на столе, стакан рядом. Медлю. Сам не знаю почему.

В дверь раздался звонок. Кого ещё принесло? Может Лёха? Медсестре всё-таки удалось выпихнуть его из больницы.

Распахнул дверь, но тут же проглотил шуточку про то, что стаканы уже давно стынут в ожидании тоста за Алису Алексеевну. Потому что на пороге стояла Аня. В руках сумка, рядом на полу чемодан. В глазах неуверенность.

— Ты точно этого хочешь? — голос её дрожал. — Потому что это может быть непросто. И потому что… вот.