И если бы кто-нибудь сейчас остался на тротуаре, он бы увидел, как постепенно растаяли здания со всеми окнами, балконами, парадными, как оплыл и сам тротуар вместе с мостовой и трамвайными столбами. Трамвай проезжал твердое – и тотчас позади него все начинало зыбиться, колыхаться. Рассеивалось от долетавшего сюда речного ветерка. И не было больше ничего.

– А почему на нас там вещи нападали? Диваны, и шкаф, и стул? – все выспрашивал Шурка. – Ведь это же нам не мерещилось!

Таня равнодушно смотрела в окно. В нахохлившихся домах окна были заклеены полосками бумаги или вовсе выбиты.

– Потому что это чужие вещи. И квартира чужая.

Шурка вспомнил женщину-голубя и решил больше не спрашивать.

Лютик-Людвиг и Бобка разговором не интересовались; Бобка укрыл ноги полой шинели своего нового знакомца и задремал.

Но Таня сама заговорила:

– В ней вообще раньше жили совсем другие люди.

– В нашей комнате? Ну да. Парамоновы. – И Шурка на всякий случай напомнил: – Подруга тети Веры.

– Парамоновы, – фыркнула Таня, – такие же воры. Нет. Везде – другие люди. Понимаешь, Шурка? В квартире. И в доме. Во всех этих красивых домах. А мы в их дома забрались. Как воры. – Таня подыскивала нужное слово. – Как тараканы.

– Нас разбомбило, – возразил Шурка. – Что же нам, на улице спать?

Таня вздохнула.

– Это до нас.

– При чем здесь тогда мы? Это вообще Парамоновы, Маня, другие соседи, а не мы.

– До Парамоновых. До Мани. До соседей. До всех.

– Ну здрасте, до всех там жили какие-то буржуи, – махнул рукой Шурка. – Какие-нибудь капиталисты или помещики. И всех этих графьев да князьев прогнала революция. А добро их поделили между простыми людьми.

– Вот-вот. Простые люди и украли. Что, по-твоему, буржуи – это не люди? У них можно красть?

Шурка растерялся.

– Тьфу, Танька. Это кто тебя подучил? Смотри, в школе такое не брякни, – вдруг испугался он. – Ты же пионерка.

– Я воровка, – тяжелым голосом сказала Таня. – Мы воры. – И мрачно добавила: – Вот за это нам все.

Она смотрела в окно.

– Тут я готов поспорить, – не сдался Шурка.

– Ой, смотри, человек прошел!

Шурка обернулся.

– Вон еще один!

До этого нигде в городе людей они не видели. А теперь стали попадаться прохожие: они все плелись в одну сторону – в ту же, куда ехал трамвай.

Таня прилипла к окну. Изо рта ее вырывался парок, а плечи плясали цыганочку.

Шурка осознал, что и сам давно уже едет обняв себя за плечи, а теплее не становится. Ноги выбивали дробь.

– Не стучи, – строго сказала Таня.

– Х-х-холодно. А т-т-тебе разве нет?

– Ваши билетики! – гаркнул голос.

Все четверо вскинулись. Покачиваясь от тряски и цепляясь поочередно за кожаные петли, как обезьяна за лианы, к ним приближалась огромная кондукторша. Бобка сонно уставился на нее. Билетов у них не было.

– Покупайте, – чугунно приказала кондукторша, поправив на груди катушки с разноцветными билетами.

– У нас денег нет, – тихо сказала Таня.

– Ничего не знаю! – покачала головой кондукторша. – Платите или сходите!

– А девочка меня бесплатно отвезла, – встрял Бобка.

– Какая еще девочка? – уставились на него Таня и Шурка.

– Бесплатно? Ну я ей задам… Так будете платить? Ну?

– Вообще-то это нечестно, – напала на нее Таня. – Что же вы сразу не сказали? Когда мы вошли? Я вас вообще не видела!

– А я все ждала, когда в вас совесть проснется, – отбрила ее кондукторша.

– Тетенька, пустите, мы только разок, – тоном заправского зайца стал бить на жалость Шурка.

– Вылезайте! – приказала кондукторша.

Руки у нее были могучие, в веснушках, ими она наверняка выбрасывала зайцев играючи.

– Но послушайте… – начал Лютик.

Она помотала головой.

– Слезайте. Вон отсюда.

– Чем же платить? – растерялась Таня.

– Говорю, вон отсюда. Ну? Давайте-давайте. Поднимаемся, – она сделала соответствующее движение пальцами. – Покидаем вагон.

– Послушайте… – поднялся Лютик.

– А ты сиди, – неожиданно кивнула ему кондукторша. – Заплати только – и катайся сколько влезет.

Лютик недоуменно уставился на нее. Таня глядела на него.

Кондукторша показала толстым пальцем на карман Лютиковой шинели. Он хлопнул себя по карману, нырнул рукой и удивился еще больше: в пальцах у него была монета. Не копейка, не пятак, не гривенник. Тяжелая, с ребристыми краями. Лютик ошарашенно смотрел на нее.

– Да, с этим сейчас сплошная неразбериха, – принялась отматывать билетик кондукторша. – Всё идут и идут. Всё везут и везут. Всё на бегу, всё тяп-ляп… – сокрушенно приговаривала она. – Кто убит, кто только ранен, пойми тут! Такие тяжелые ранения бывают, что думаешь: ну этот уж точно сюда. А потом раз! – а ему вовсе не сюда: жить будет… Но больше-то, конечно, сюда. А отсюда – никого. Вон трамвай порожняком гоняем.

Теперь уже от холода клацали зубы. Ледяной ветер из выбитых окон гулял по вагону. Залетала серебристая пыльца. Шурка изумился: за окнами теперь было бело.

Лютик все разглядывал монету. Потом протянул ее кондукторше.

– Давно бы так, – проворчала она. Протянула билет.

– Возьмите его, Таня, – сказал Лютик. – А я здесь сойду. Ведь все правильно? – поднял он на кондукторшу свое обезображенное лицо. – Все верно? Один взрослый – это как два детских. А детсадовцам проезд бесплатно.

Та поморщилась, но кивнула.

Таня вскочила:

– Ни в коем случае!.. Шурка! Бобка! – в голосе ее задрожали слезы. – Мы выходим… Остановите вагон!

Она крикнула в сторону кабины:

– Вожатый, остановите вагон! Сейчас же!

– Глупости, Таня! – загородил дверь Лютик. – Быть живым всяко лучше.

– Это неправильно! – выкрикнула Таня.

– Таня! Это моя монета, а не ваша. И я поступаю с ней как считаю нужным.

– Нет!

– Вы только в оба смотрите. Как только увидите санки – мигом выскакивайте! Хватайте их скорей – и на другой берег! Во что бы то ни стало на тот берег. Держите же! Ну!

Красными от холода пальцами он протягивал монету.

– Вам пора выходить? – огорчился Бобка.

– Санки? – удивился Шурка, машинально подставляя ладонь ковшиком.