Часы во всем городе стучали. Со стуком перемахивали с деления на деление стрелки. Всё прыгали, всё бежали – нагоняли. И в конце концов их ход обрел обычную плавность. Они уже спокойно и равномерно перескакивали с одной черной палочки на другую.

Санки со всего маху врылись носом в сугроб.

Шурка выдирался наружу ногами и рукой, а другой тащил Бобку. Раскидал снег. Выполз. От него валил пар.

Бобка не ощущал мороза. Он только понимал, что вокруг не просто холодно, а страшно холодно. Огромные ледяные мечи свисали с крыш.

Но это были крыши! Знакомая твердая линия крыш. Без всяких там штучек.

Солнце ласково золотило студеные дома.

Из-за толстой корки инея, искрящейся на солнце, мертвый трамвай казался елочной игрушкой.

Бобка почувствовал, как что-то маленькое и твердое холодит руку. Он посмотрел на запястье и поразился: две толстенькие стрелки были неподвижны, а третья, тоненькая, живо бежала по кругу, словно проверяя, все ли деления на месте. Часы снова шли!

Шурка тоже заглянул.

– Тю, – сказал он. – Тети-Верины часики. Вот они, оказывается, где. Идем.

Мороз опомнился и нещадно драл обоих за уши.

– Домой хочу… – трясся всем телом Бобка.

– Ну так давай живее! – прикрикнул Шурка.

– Скоро мы придем домой?

– Скоро! – хрипел Шурка. – Совсем скоро!

Вид у него был очень грустный. Бобка забеспокоился. Может, брат сломал ногу, когда они упали? Но вроде он не хромает.

Шурка выдернул санки из сугроба, пыхнувшего морозной пылью.

– А где Таня? – остановился Бобка.

– Таня придет! Попозже! – тоненько выкрикнул брат, наматывая веревку на кулак. – Ну! Домчу с ветерком! – слова были веселые, а вот голос невесел. – Как король едешь, Бобка!

– Как король игрушек? – уточнил Бобка, залезая на санки: упал животом, неуклюже перевернулся, сел.

– Какой еще король игрушек?

– Который в кукол превращает. Так мишка объяснил, – Бобка поставил ноги на полозья. – А вот же он.

Шурка обернулся. Стылым взглядом смотрел неживой трамвай, сам по колено в снегу. Искрились белые деревца. Купол собора реял в золотисто-розово-голубом небе, как огромная темная чаша.

– Не там. Вон там, – показал рукой Бобка.

На том месте, где раньше был мост, а теперь виднелся только снег, стояли сани. В них не было ни коней, ни оленей, ни собак. Никого не было.

– Ну наконец-то! А я уж думал, вы никогда не выберетесь! – оживленно закричал король игрушек. И захохотал.

Он постукивал кулаками и дул на них – как будто мог замерзнуть. Сорвал с головы серую обвисшую шляпу и помахал ею. Нахлобучил, потянув за поля.

«Король, а одет как попало», – осудил его Бобка. Одежка на короле и правда была ветхая, серенькая. И борода тоже серая.

– …А этот мне, главное, говорит: «Вы Дед Мороз?» Ха-ха! Дед Мороз!.. Деда Мороза не существует. Заруби себе это на носу, малыш. Его просто изображает чей-нибудь папа. В бороде из ваты. Или дядя, или старший брат. Только где все эти папы и дяди? Что-то их не видно. И куда это они все подевались, а? Некому больше Дедом Морозом прикинуться? Значит, не будет вам Нового года!

Он балаболил, словно наслаждался своим красноречием и остроумием и старался произвести впечатление на Бобку и Шурку.

Рядом с санями лежала фигура. Казалось, человек брел-брел, да и присел в сугроб, да и завалился на бок. Да так и остался лежать. Фигура вся была укутана, обмотана в теплое, с шалью поверх шапки, в валенках поверх ботинок. Только это все уже ничего не значило. Фигура была неподвижна. Похоже, Бобка был по-своему прав, говоря о куклах.

Они подошли поближе к саням. Вблизи сходство с куклой было еще явственнее.

– Вы где? – очнулся король игрушек, заметив, что никто его не слушает. Огляделся. – Шутники, однако! Побегать со мной наперегонки решили? Побегаем. Отчего же не побегать. Так даже забавнее.

Он встал на козлах во весь рост.

– Гонки на санях! Открытый чемпионат! Первенство Ленинграда! Ура! – радостно завопил он и хлопнул вожжами.

– Шурка, а ты не можешь бежать быстрее? – подал сзади голос Бобка. Ему было страшно.

Шурка опять попытался встать. На четвереньки. Потом разогнулся. Снова подался вперед, потянул санки.

Веревка врезалась в живот. Ноги были мягкие, не справлялись со снегом.

– Бобка, я просто человек-ветер. Не беспокойся, – бормотал Шурка, напрягая последние силы.

Санки так и норовили съехать с узенькой тропинки, протоптанной в сугробах редкими прохожими, и ткнуться в снег. От выстывших домов тянуло холодом.

– Наш дом! – крикнул Бобка.

А Шурка уже тащил его за подмышки из санок.

В квартире ничего не изменилось. Она была такой же темной, огромной и холодной. По углам лежал иней – король игрушек явно побывал здесь. В коридоре – снег, который намело через разбитое окно. В кухне – никого.

– Злая ушла, – обрадовался Бобка.

Печенья, правда, тоже не было. И карточки исчезли.

– Маня, наверное, тоже ушла, – объяснил Шурка.

Все двери в коридоре стояли нараспашку. Их дверь тоже. Задувал ветер.

Шурка прислонился к стене, прикрыл глаза.

– Надо шевелиться, – обеспокоенно сказал Бобка. – Бублик… помнишь, какой он худой был? Таял. И совсем растаял. Я тоже начал таять.

– Да? – брякнул Шурка, не слушая.

Он с трудом отлепился от стены. Искал что-то у печки, по углам, под шкафом. Нигде, как назло, не было ни щепки.

– Да. Но потом побежал – и перестал таять.

– Что? – осознал внезапно Шурка.

– Только ты Тане не говори. А то еще испугается.

Шурка кивнул и подсадил брата на диван.

– Холодно как, – тихо произнес Бобка. – А где все вещи?

– Сбежали.

Видимо, только диван и стол не смогли пролезть в дверь. Да еще картинам было лень слезать со стены, а люстра боялась прыгать с потолка. Рваный плед тоже почему-то не убежал. Шурка подтащил его, натянул на Бобку.

– Огонь разведем, – сказал.

Во рту у печки еще нашлись какие-то щепочки. И комок страниц из Таниной книги. Спичка никак не хотела чиркнуть. Наконец удалось с нею справиться. Оранжевые язычки вяло лизнули бумажный шарик.

– Пойду дров принесу.

Голос у Шурки был безучастный. Он вяло переставлял ноги: левая-правая, левая-правая. А на Бобку не смотрел.