Годинович и сам сознавал свою слабость и порой пытался совестить Хрольфа, напрямки упрекая сторешеппаря в том, что тот заставляет его заниматься делом, которое ему, Волкану, не по нутру.

– Помнишь, когда я подобрал вас на волховском берегу, ты спросил, зачем я это делаю? – усмехался варяг. – Я тогда ответил, что хочу, чтобы ты всегда стоял у меня за правым плечом. После этого ты согласился подняться ко мне на борт. Это же против Дрергезкапура – отказываться от собственных слов. Вот я, как и прежде, хочу, чтобы в бою ты стоял у меня за правым плечом. А ты, похоже, позабыл свои слова.

– Так я тогда ничего и не сказал, – укорял его венед. – Негоже перекидывать в мой огород камни, которых там отродясь не было.

– Но ведь ты же тогда забрался ко мне на Гром, а мог бы остаться и еще побегать от дворни ильменьского князя.

Волькша скрипел зубами, испепелял Хрольфа взглядами, бранился, угрожал, но в конце концов смирялся и возвращался домой с тяжелой для них с Эрной вестью о скором отплытии в новый поход.

В чем еще племянник Неистового Эрланда был силен, так это в прокладывании пути по звездам и солнцу. И не завидный, чистый как слеза кусок глаза Имира[191]был тому причиной. Хрольф вполне мог обойтись и без него. Мореход чувствовал направление каким-то особым наитием. И не просто безошибочно угадывал север или юг, а находил землю, точно ворсинка кусок янтаря.

А еще Гастинг всегда предвидел приближение бури. Тело бывшего Потрошителя сумьских засек не было искромсано в боях, и, стало быть, не старые раны волхвовали ему погоду. Волкан не раз выпытывал у Хрольфа, как тот предсказывает непогоду. Свеон не чинился и принимался толковать венеду о росчерках облаков, о пенном узоре в ложбинах между волнами, о запахе, который появляется у ветра, но Годинович никак не мог выучить этот неуловимый язык моря, который племянник Неистового Эрланда знал в совершенстве. Благодаря сиим благословенным навыкам ни один корабль, шедший под его рукой, не пострадал от непогоды и не заплутал в волнах. Так что другие, особенно молодые, шеппари почитали за счастье ходить под его началом.

Хрольф, что ни год, заказывал у корабелов, сведущих в постройке быстрых драккаров, по нескольку ладей зараз. И его собственная ватага прирастала так быстро, что вскоре все гребцы из того манскапа Грома, что когда-то зимовал с ним на Ильмене, стали лиллешеппарями.

За семь лет непрерывных набегов Гастинг и Бьёрн свершили столько, что скальды измочалили сотни струн, воспевая их деяния.

В тот же год, когда достопамятный поход на Роуен принес Хрольфу немеркнущую славу, викинги двинулись вглубь Фландрии, поднялись вверх по реке Шельде, заняли город Доорник, сожгли тамошний схорон служителей Мертвого Бога, сровняли с землей все здания, перебили множество жителей, остальных взяли в плен. В Брабанте, в городе Мехельне они разломали еще один дом Йоксы, который тамошние люди назвали церковью Святого Румольда, ограбили округу и ушли с богатой добычей.

Тогда же ватага Хрольфа, проходя мимо Корнуолла, пристала в южном Уэльсе, где викинги высадились и в союзе с валлийцами вторглись в земли уэссекского конунга Эгберта, опустошая все на пути огнем и мечом. А затем, когда к Гастингу присоединились другие корабли из Упсалы и Хедебю, они еще ужаснее напали на Ирландию. Плывя там вверх по рекам Бойне и Лиффи, из которых последняя протекает при Дублине, они ограбили Муйридгл, взяли на копьё значительную добычу в Унхайле, разорили множество скитов Йоксы, которые на языке скитников именовались монастырями, и сожгли заживо всех галдерей Мертвого Бога. Походя разбили в кровопролитной битве войско, которое собрали жители Лейнстера, ограбили Армаг и Лимерик, также Лисмор в земле Ватерфорд. Шёрёверны вынесли из церквей и монастырей все священные сосуды, драгоценности и даже пожертвования и так свирепствовали, что Конквовар, верховный ирландский конунг, умер от кручины, поразившей его старое сердце от таких бедствий страны.

Воинской удаче Гастинга в Ирландии, кроме всего прочего, помогало и то, что ирландцы, разделенные на малые племена, мало слушались своего верховного правителя и непрерывно вели междоусобную резню. Даже во время опустошительного нашествия викингов они не переставали воевать друг с другом и охотно шли с людьми Хрольфа грабить своих близких соседей.

Зимой этого года умер Храбрый Эгберт, верховный конунг англов, не раз в прежние времена дававший викингам достойный отпор. Ему наследовал сын, Этельвульф, человек благочестивый, но слабый духом – любитель мира и тишины.

И вот уже весной ватага викингов из тридцати трех кораблей вошла в гавань Гамтуны.[192]Здесь встретили они сильное сопротивление со стороны альтерманна, как англы называли своих ярлов, Вульфригта, который принудил их отступить. И варяги удалились в Портсмут, где одержали верх в большом сражении с альтерманном Этельгельмом, поднявшим под своей рукой все войска из дорсетских земель. Они разбили также альтерманна Геребрита в землях Мерсиварам,[193]в южной части Кента. В тот же год люди Гастинга ограбили Линкольн, стольный град Линдсея, нанесли великие поражения англам в Восточной Англии, а также в Кенте и опустошали селения везде, куда ни приходили.

Насытившись кровью и золотом Англии и Ирландии, Гастинг вновь обратил свой взгляд на земли франков. Такому виной опять была смерть. Усоп франкский конунг Людовик Благочестивый, отпрыск Карламана.

Весною третьего года варяжской тьмы ватага Хрольфа опять вошла в реку Сиену. Роуен вновь был разорен, Сент-Уэнский монастырь взят, множество скитников-монахов убиты или уведены в плен. Все земли, лежащие на берегах Сиены между Роуеном и морем, были ограблены либо обложены данью. Монастырь Жюмьеж на маленьком полуострове Сиены был опустошен и изгажен так, что служители Йоксы потом долго не решались туда вернуться.

Узнав о том, что стало с их собратьями, братья монастыря Фонтенель окупились от грабежа и пожара шестью мерами золота и серебра, что составило шесть тысяч крон. А сен-дениские монахи заплатили двадцать шесть тысяч крон за выкуп шестидесяти восьми пленников.

Обескровив Сиену, Гастинг двинул свои драккары на Луару. Шёрёверны и все шедшие с ними опустошили земли между этой рекой и Шером, выжгли город Амбуаз и появились перед Туром. Городу угрожало неминуемое падение. Тогда жители взяли из церкви ковчег с остатками святого Мартина и носили его по городским стенам. Вид святых останков покровителя Тура оживил надежду и мужество защитников.