Из дыма, как привидение, появилась Света.

— Ну наконец-то, — проворчала она.

Галя посмотрела на часики.

— У нас три минуты, Светуль, давай поскорее, ты ведь знаешь, как химик орет, если опоздать!

Света прислонилась к раковине и вызывающе спросила:

— Ну, что скажешь, тихоня?!

— А что нужно сказать? — теребя нос, в котором нещадно щекотало от едкого дыма, спросила Карина.

— Слышала? — фыркнула Света, обращаясь к подруге. — Она не знает, что сказать!

Галя закивала и снова встревоженно посмотрела на часы.

— Давай, говори ей, что хотела, и пойдем, Эдуард Петрович и так нас с тобой не любит!

В носу продолжало щекотать все сильнее, пока Карина громко не чихнула.

— Чахоточная какая-то! — рассердилась Света, брезгливо передергиваясь.

Карина шмыгнула носом и чихнула еще раз, затем снова и снова, пока не закрыла лицо рукавом бадлона.

— Ты издеваешься? — повысила голос Света.

— Очень дымно.

— Света-а-а, — проныла Галя, — ну ты скажешь ей или как?!

— Не торопи, блин! — Света, словно часовой, прошлась от одной кабинки к другой и остановилась перед зеркалом.

— Хочешь, я скажу? — выпятила грудь Галя и, не дожидаясь ответа, повернулась к Карине и толкнула ее. — Эй ты, слушай сюда, — приказала она. — Еще раз увидим тебя возле Грачева, зубами плеваться будешь! Поняла?!

Карина прижалась к двери кабинки и смогла только кивнуть. Язык не слушался, а ноги с руками неожиданно стали тяжелыми-тяжелыми.

— Ты поняла? — переспросила Света.

— Да.

— Еще хоть раз вякнешь ему что-то, — прищурилась Света, — будешь плеваться зубами!

Прозвенел звонок на урок. Света торопливо вынула из сумочки какой-то маленький баллончик, пшикнула себе в рот, затем передала его подруге.

Они уже подошли к дверям, когда Галя обернулась и спросила:

— Знаешь, что будет, если пожалуешься кому-нибудь?

— То самое, про зубы? — тихо предположила Карина.

Подружки переглянулись, и Света удовлетворенно заключила:

— Она все поняла!

Дверь за одноклассницами закрылась, воцарилась тишина, нарушаемая лишь ударами капель из плохо закрытого крана.

Карина обессиленно присела на корточки. Тряслись руки, ноги стали значительно легче, но так ослабели, что не держали ее. От затылка к позвоночнику бежали мурашки, в кончик носа точно вонзились тоненькие иголки. Слезы скользкой пленкой плясали в глазах, готовые в любой миг сорваться с ресниц и обжечь щеки. Так обидно ей было последний раз, когда продавщица с рынка, куда она два раза в неделю ходила за косточками для Артемона, накричала на нее перед всеми покупателями. А все из-за случайно задетого мешочка с сахаром, который просыпался по ее вине. Она хотела отдать деньги за испорченный товар, но продавщица швырнула их ей в лицо. Тогда тоже трясло от обиды, и слезы казались неиссякаемыми. Больше на этот рынок она не ходила, ездила на другой — в двух остановках от дома. Но школа — это не какой-то рынок, в нее нельзя перестать ходить по собственному желанию…

Послышался чей-то голос, Карина быстро вытерла кулаками глаза, но подняться не успела, в туалет вошла учительница географии Татьяна Николаевна. На ее руке алела повязка «Дежурная». Эта худощавая женщина с крючковатым носом и длинными волосами, убранными в пучок, вела у них урок только однажды, когда замещала больную коллегу.

— Так-так, — произнесла она, размахивая перед собой рукой и шумно принюхиваясь.

— Здравствуйте, — выдавила из себя Карина.

— И кто же у нас тут курит! — проигнорировав ее приветствие, воскликнула учительница.

— Я не…

— Ну-ка, — Татьяна Николаевна больно взяла девочку за плечо и подняла на ноги. — Попалась, милочка! Теперь уж легким испугом не отделаешься, это я тебе гарантирую.

— Я не курила, правда! — выпалила Карина.

Учительница недоверчиво зацокала языком и насмешливо указала куда-то на пол.

Карина опустила глаза.

Из-под ее спортивного тапка виднелся кончик окурка.

— Это не мой!

— А вот об этом, моя хорошая, ты расскажешь директору школы, — выводя ее из туалета, сладко проворковала учительница. — А он ой как не любит курилок вроде тебя.

— Снова к директору? — ужаснулась Карина. — Но я уже была!

Учительницу географии это ничуть не смутило, она лишь крепче сжала ее плечо и довольно приветливо улыбнулась.

— Раз так, значит, виновата ты дважды, а это уже, лапонька, двойное преступление.

— Я преступница, — призналась она, глядя в преданные глаза Артемона.

Пудель заскулил и поджал одну лапку.

— Что теперь будет? — Карина стянула варежки и убрала под шапку выбившиеся волосы.

Прошло полчаса, а подруга не появилась. Во дворе неподалеку от Люсиного дома, где они обычно встречались, совсем стемнело, а фонарь почему-то так и не включили. Стало холоднее, от мороза пощипывало ноздри, собака то и дело жалобно поглядывала на нее, точно спрашивала: «Не пора ли нам домой?» Ей и самой хотелось поскорее в тепло, выпить горячего чаю с лимоном, завернуться в плед, посидеть на подоконнике, почитать избранные дневники. Но мысль о другом дневнике, исписанном красными чернилами вдоль и поперек, не давала покоя. Скрывать от домашних то, что случилось в школе, было непривычно и тяжело. Поэтому пришлось взять Артемона и отправиться на улицу. Какое-то время она просто гуляла, потом стала заходить в магазинчики, чтобы погреться, но с собакой никуда не пускали, а оставлять друга на морозе одного было несправедливо. Люся обещала присоединиться к ней ближе к вечеру, но, кажется, и на этот раз свое слово не сдержала.

Карина расчистила варежками снег на скамейке и позвала:

— Забирайся, Артоша, все теплее, чем на снегу!

Уговаривать пуделя не пришлось, он запрыгнул на скамейку и водрузил передние лапы ей на колени. Она погладила шершавые подушечки и вздохнула.

— Совсем ледяные.

Артемон в отличие от нее не любил зиму.

— Не нужно было тебя брать, — с запоздалым раскаянием прошептала она, поглаживая собаку по голове. — Ты ведь ни в чем не виноват… а мерзнешь из-за меня… — Карина услышала смех и обернулась.

— Ты что, с собакой разговариваешь? — весело спросила Люся.

Подруга пришла не одна, рядом с ней, приплясывая от холода, в ботинках на тонкой подошве и без шапки, стоял Женя.

Парень усмехнулся, глядя на Артемона, и обратился к Люсе: