* * *

Спустя десять дней ровно без пятнадцати десять я стоял у выхода из станции метро «Партизанская». Ровно в десять появился фон Рабенхорст, и мы едва успели обменяться рукопожатиями, как напротив нас появился и резко тормознул у самого тротуарного бордюра черный «Рэндж Ровер». Я глянул на номер: тот самый. Мы сели в машину, в которой, кроме нас и водителя, на переднем сиденье сидел еще один человек: здоровенный мордоворот из охраны Протасова. Один его вид настоятельно рекомендовал колеблющимся: «даже не думай!»

А мы и не думали! Все было решено, осталось только действовать.

* * *

Горьковское шоссе, в старину называемое Владимирским трактом, привело нас в город Лакинск, некогда именовавшийся Ундол. Железнодорожная станция сохранила старое название, а вот город переименовали в честь несгибаемого большевика Лакина. С учетом того, что город в основном известен благодаря лакинскому пиву, – название символическое.

Свернув с шоссе, мы ехали еще минут двадцать по узкой асфальтированной дороге, пока не очутились на территории заброшенной деревни. Всего пять покосившихся полуразрушенных домов – от остальных остались лишь заросшие густым бурьяном проплешины, да кое-где торчащие, словно древние обелиски, обветшавшие печные трубы.

На отшибе стоял старинный, почерневший от времени деревянный дом с резными наличниками и высоким крыльцом. Машина въехала во двор, обозначенный торчащими столбами с лишь кое-где сохранившимися почерневшими от старости досками забора. Прямо за домом вздымался густой хвойный лес.

Охранник провел нас в дом. Посреди просторной комнаты на массивном столе из почти черных дубовых плашек стояла уже знакомая мне статуя, ярко блестевшая в лучах июльского солнца, падавшего сквозь запыленные окна. Из темного угла появилась фигура: это был Протасов.

– Здравствуйте, Мечислав! – поздоровался он со мной и повернулся к моему спутнику.

– И вам здравствуйте… к сожалению, не имею чести знать.

– Вольфганг фон Рабенхорст.

– О-о! Граф, наверное?

– Да, если вы придаете значение титулам.

– В сложившейся ситуации меня больше интересуют ваши профессиональные навыки чернокнижника, – усмехнулся Протасов. – Опишите мне вкратце предстоящий ритуал и его ожидаемые последствия.

– Извольте, – ответил фон Рабенхорст, и в его руке появился черный камень. Камень был огранен, и когда фон Рабенхорст подставил его под луч света, ослепительно блеснул полированными гранями.

– Это морион, черный горный хрусталь. Согласно мистической практике, он способен открывать портал в мир, где пребывают мертвые. Безусловно доказано, что он не просто концентрирует окружающую негативную энергию, но и генерирует ее в определенных обстоятельствах.

– И что вы собираетесь с ним делать? – спросил Протасов.

Я, между тем, обратил внимание, что помимо охранника, приведшего нас сюда, за печкой на табурете сидит еще один, с автоматическим ружьем «Сайга» на изготовку. То самое типа «охотничье ружье», сделанное на базе автомата Калашникова. Н-да, любит Герман Ильич подстраховаться! Я мог бы побиться об заклад, что вокруг дачи находится не меньше десятка вооруженных охранников: господин Протасов не любит пускать дела на самотек. Странно, что он до кучи не пригласил своего специалиста по оккультным наукам. Или тот тоже сидел в засаде?

– Я собираюсь поместить морион в пеплохранилище внутри этой статуи, – пояснил фон Рабенхорст. – Там генерируемая морионом энергия, не находя выхода, усилится до такой степени, что прорвет барьер, отделяющий Пограничную зону от Иного мира, и то, что мы называем «душа Гардина», наконец сможет освободиться от влияния данного мистического артефакта.

– Так приступайте! – предложил Протасов.

Фон Рабенхорст подошел к статуе, держа на вытянутой руке морион. Тот вдруг начал сам по себе светиться, и словно в унисон с ним статуя засияла тусклым светом. Падавшие сквозь оконные проемы лучи солнца внезапно померкли, словно облако набежало на солнечный диск. Один из охранников встрепенулся, быстрым шагом подошел к Протасову и что-то шепнул ему на ухо. Фон Рабенхорст, по-видимому, обладал очень острым слухом, потому что он, не оборачиваясь, равнодушно произнес:

– Поздно! Слишком поздно уходить: мы уже в Пограничной зоне. Смотрите!

Фон Рабенхорст убрал ладонь, но кристалл мориона остался висеть в воздухе.

– Что за фокусы? – нахмурился Протасов.

– Это не фокусы, – возразил фон Рабенхорст. – Взгляните в окно!

Пейзаж за окном поразительным образом изменился. Вместо солнца в небе мертвенным светом сияла луна, а лес за окном вздыбился острыми верхушками вековых елей, которые можно увидеть разве что в тайге.

– Колдовство! – испуганно прошептал мордатый охранник, часто крестясь. – Чур меня, чур!

– Господин Протасов, угомоните своих людей! – раздался уже слышимый ранее голос. Посреди комнаты вдруг возникла знакомая фигура в балахоне и широкополой шляпе. Я обрадовался: появилось знакомое лицо в этой инфернальной атмосфере, а не какой-нибудь демон или двухголовый пес.

– Здравствуйте, господин Сэндмэн! – радостно поздоровался я.

– Да и вам не хворать, Мечислав Мстиславович! – ворчливо отозвался Сэндмэн. – Кстати, вам это в обозримом будущем не грозит. Эй, там! Хорош с оружием баловать, все равно оно не стреляет, поскольку из дерева.

– Точно! – обреченно проговорил охранник, роняя «Сайгу» на пол с характерным деревянным стуком. Оба охранника с ужасом смотрели на Сэндмэна, между тем как Протасов наблюдал за происходящим с живейшим любопытством.

– Господин Протасов! Пусть ваши молодцы не стоят столбами, а приподнимут ближайший край статуи, – почти приказным тоном обратился фон Рабенхорст к олигарху.

– Что стоите? Не слышали? Выполнять! – велел Протасов.

Охранники бегом бросились к статуе и приподняли ее на ребре основания. Фон Рабенхорст легким движением руки отправил кристалл мориона в темное углубление прахохранительницы.

– Опускайте!

Охранники со стуком опустили статую на место. Несколько мгновений стояла полная тишина. Вдруг статуя озарилась ярким светом и тут же погасла, словно перегорела лампочка. В наступившей темноте я не сразу разглядел тень, возникшую рядом с узнаваемой фигурой Сэндмэна. Тень сделала шаг, призрачный свет из окна осветил лицо.

– Саша! Это ты! – воскликнул я, не в силах сдержать эмоции. Я хотел обнять его, но Гардин ловко уклонился от объятий.

– Не стоит, ведь обнимают только живых! – грустно улыбнулся Гардин. – Спасибо тебе, Слава! Теперь я свободен, покидаю Пограничную зону и ненавистную должность Хранителя статуи.

– А как же Наташа? – вспомнил я. – Она так и останется в Пограничной зоне?

– Десять минут назад в сочинской больнице с согласия дочери Наташи отключили аппаратуру жизнеобеспечения, – негромко проговорил Гардин. – Наташа уже ждет меня. Взгляни!