Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она не выпускала эту шапку, даже когда пришли домой к Ивке. Всё гладила.
На следующий день я спросил Ивку:
— Почему она не расстаётся с шапкой? Как с живой… — И почувствовал себя виноватым, словно сунулся в запретное.
Ивка ощутил мою виноватость. Кивнул:
— Она её для сына купила. Думала подарить, когда он вернётся. И теперь всё время держит в руках. Будто эта шапка… его частица. Говорит, что это… ну, как последняя ниточка. С Женей её связывает…
Мы говорили про это, когда шли к Геннадию Марковичу. Вернее, к Арунасу. Он выскочил нам навстречу. На крыльцо.
— Куда сегодня пойдём?
Вообще-то мы все собирались на нашу Дорогу. Но Ивка сказал Арунасу:
— Соня и Танюша просили узнать: не хочешь ли ты с ними в цирк на дневное представление?
— А почему… только я? — Арунас упёрся глазами в крыльцо.
Ивка глянул ясно и бесхитростно:
— Ты им понравился.
Арунас сквозь загар порозовел ушами. И засопел так, будто на него взвалили локомобиль.
— Это сегодня в двенадцать, — сказал Ивка. — Хочешь?
— А… ты? А вы? — Он исподлобья глянул на нас.
— Там же три билета, — разъяснил Ивка. — Мама купила девочкам и мне. Но я вовсе не хочу, я это уже видел… — Ивка соврал, по-моему, первый раз в жизни.
— Иди, иди, — сказал я Арунасу. — Ивка не хочет, а я ещё успею насмотреться на цирк. Когда стану его директором. Вячик мне предсказал…
Судя по всему, Арунасу понравилось с девчонками. После цирка он ещё несколько раз отправлялся гулять с ними: то в парк с аттракционами, то на выставку игрушек в клуб «Авиатор»… Иногда с ними ходила мама Ивки и Сони. А Галина Антоновна покидала дом редко. Только на кладбище ездила. Ивка сказал, что она по-прежнему всегда держит в руках шапку — будто кошку…
Однажды Ивкина мама и Галина Антоновна поехали на кладбище и взяли с собой Арунаса. Девочек не взяли. Ивку не позвали, меня тоже, а вот Арунаса почему-то попросили: поедем с нами. И по дороге, в автобусе, Арунас осторожно потянул шапку из рук Галины Антоновны.
— Давайте, я подержу, а вы отдохните. Не бойтесь, она рядом… — И та уступила.
Я услышал про это от Ивки, а тот — от своей мамы…
Потом наступила дождливая неделя, стало не до прогулок. Мы опять начали собираться в театре Демида. Возились с ремонтом, а когда уставали, устраивались пить чай у горящего камина. В пасмурные дни огонь в камине хорош даже летом…
Мы все уговаривали Настю и Маргариту почитать свою сказку. Но те упирались. Нельзя, мол, показывать неготовую работу, примета плохая…
Арунас вдруг перестал появляться среди нас. Однажды он ненадолго заглянул в театр и объяснил, что «деда Гена хворает, просит не уходить от него, только в магазин да на рынок…».
Сперва такое объяснение нас успокоило. Но дней через пять Ивка спохватился:
— Может, Геннадий Маркович совсем плох, Арунас там с ним один, а мы тут чаи распиваем!
И мы с ним опять поехали к часовому мастеру — выручать его и Арунаса из беды.
Геннадий Маркович оказался дома один. И вовсе даже не больной.
— Здрасте, господа хорошие! А где ваш друг Арунас? Разве он не с вами?
Мы переглянулись. Потом Ивка соврал второй раз в жизни:
— Наверно, он сегодня с девочками. Они в него как вцепятся — целый день не отпускают.
— То-то я вижу: в такую погоду каждое утро торопится из дома…
Мы торопливо попрощались. И шли обратно, не глядя друг на друга. Тошно было, словно в чём-то виноваты.
А в квартале от трамвайной остановки увидели Арунаса. Он шагал по асфальту босиком, закутанный в короткую прозрачную накидку.
Он заметил нас и будто съёжился ещё сильнее. Остановился и ждал, когда мы подойдём.
И мы подошли. Арунас смотрел вниз и шевелил пальцами ног в мелкой лужице. Дождь щёлкал по его накидке и нашим зонтам. Мокрые коричневые ноги Арунаса были в мелких порезах и прилипших травинках.
Ивка наконец сказал:
— Ты, если не хочешь, ничего не говори. Только больше не ври, ладно? Хуже нет, когда друзьям врут…
Арунас потоптался в лужице. И не поднял лица.
— Вы бы всё равно… в такую погоду не пошли бы туда… — Голос у него был хрипловатый, как в первый день знакомства.
— Куда? — сказал я.
— Ну, туда… В тот дом…
— Ты ходил в тот дом? Один?! — звонко изумился Ивка. — Каждый день?!
Арунас кивнул.
— Зачем? — сказал я.
— Ну, боялся… вдруг она куда-нибудь денется. И она… будто живая. Скучно одной. Я её навещал…
— Виолончель? — разом спросили Ивка и я.
— Ну да… — Арунас наконец глянул в лицо Ивке и мне.
Господи, до чего же стало хорошо! Не было за Арунасом никакого зла, никаких грехов. И беды не было! И не связался он ни с какой сволочной компанией, как нам сперва думалось. Появилась у него своя сказка, вот и всё. А сказать про неё нам он стеснялся. Или, может, боялся спугнуть эту сказку. Или… Ну, кто его знает? Главное, что мы опять вместе. Без вранья и обид…
Ивка поглядел на его мокрые ноги.
— Ты охрип, потому что босиком.
— Да нет же! Дождик-то тёплый! Это я… так…
Наверно, он хотел объяснить, что охрип от виноватости, но не решился.
— Может, всё-таки унесём оттуда виолончель? — посоветовал я.
— Да нет же! Она… ну, она как будто не хочет. Скучать будет по дому…
Нет так нет. Ивка тут же нашёл выход:
— Если хочешь, давай будем ходить туда с тобой хоть в какую погоду. А там будем… то есть не будем мешать тебе, подождём в другой комнате. Там ведь много комнат…
Арунас не стал спорить.
— Ладно! Только… — Он поднял лицо. — По-моему, завтра уже будет хорошая погода.
Мы решили проводить его к Геннадию Марковичу.
— Только деде Гене не говорите… про это. Ладно? А то рассердится да скажет: хватит мне с тобой мороки, иди в интернат или куда хочешь.
Мы знали, что старый мастер так не скажет. И Арунас, по-моему, знал. Просто ему неловко было перед «дедой Геной» за враньё.
Ну, а если бы даже Геннадий Маркович и вздумал отказаться от Арунаса, тот не пропал бы. Я знал от Ивки, что его мама и Галина Антоновна выясняют между собой: кто возьмёт мальчика к себе. Даже узнавали у юристов, как оформить документы на усыновление маленького беженца.
Захочет ли только Арунас уходить от старика?
— Ох, а мы ведь ту остановку на Дороге, где дом, никак не назвали! — вспомнил я.