– Убью тебя, и мне даже поговорить не с кем станет, – медленно проговорил он. – А может, одумаешься, брат, а? – с надеждой в голосе спросил он.

Константин, вздрогнув, с трудом оторвал взгляд от инструментов, которые загипнотизировали его, подобно змее, молча взглянул на Глеба и полушепотом произнес:

– У Каина не было братьев.

– А Авель? – усмехнулся Глеб невесело.

– Он его убил.

– Вот видишь, – поучительно сказал Глеб и повторил задумчиво: – Он его убил. Но ведь он ему ничего не сказал перед смертью. Ничего не предложил. А я предлагаю.

– Это потому, что Каин был умнее, – грустно ответил Константин. – Он знал, что Авель все равно не согласится.

– Но он мог попробовать, – упорствовал Глеб.

– Может быть, – пожал плечами Константин. – Но зато он его и не пытал.

– Глупый, – блеснули белизной из-под раздвинувшихся в улыбке губ Глеба острые зубы с двумя верхними клыками по бокам, по-волчьи выступающими вперед. – И пытку я задумал лишь для того, чтобы спасти мою душу.

– Твою? – удивился Константин. – Ты не ошибся?

– Нет, – покачал тот головой. – Именно мою. Если пытка развяжет тебе язык, то не надо будет убивать тебя. Значит, она спасет меня от братоубийства.

– Хорошо сказано, – удовлетворенно согласился узник. – Ты всегда был очень умен.

– За последние полгода и ты как-то вдруг поумнел, – парировал Глеб и пояснил: – К своему несчастью. Согласись, что два умных князя на одной земле никогда не уживутся. Наш пращур Владимир поставил на мечи Ярополка[62], а его сын Ярослав обязательно сделал бы такое же с Мстиславом, если бы смог[63].

– Но ведь победил Мстислав, – возразил Константин. – И он не убивал своего брата.

– Потому что тот далеко убежал, – хмыкнул недоверчиво Глеб. – Когда быстрый заяц уходит от погони, нельзя же сказать, что волк его по доброй воле отпустил.

– Но он его позвал и отдал ему Киев. Сам отдал, – не унимался узник.

– Верно, – кивнул Глеб. – Дабы тот поближе был к нему. Глядишь, и зельем черным извести удастся.

– Но ведь не извел.

– Кто сказал? А может, не вышло, хоть и пытался. Ныне тяжко доказать мое слово, но и на твое тоже видоков нет.

– А Андрей Боголюбский? Он ведь никого не убивал.

– Это так, – согласно кивнул головой Глеб, но последнее слово все равно оставил за собой: – Потому как не успел. Михалка с Всеволодом ранее утекли, чуя смерть.

– Но ведь не убил, – настаивал Константин.

– Не убил, – вновь согласился Глеб и опять все переиначил: – Потому убили именно его.

– Но не братья. Убили бояре. Кучковичи.

– А ты побожишься, что сделали это бояре не по наущению братьев? – И хищные клыки его блеснули еще раз в тусклом багровом свете немилосердно коптящего смоляного факела.

– Так по их повелению Кучковичей и казнили. Странная оплата за такое добро.

– Оплата была за зло. Они убили брата – ближнюю родню. Такое не прощают. Да и ни к чему им видоки живые. Усопшие-то намного лучше. А за добро тот же Всеволод ранее с ними расплатился. Золотом. Да и зачем так далеко вглубь лезть? Ты поближе взгляни, – почти ласково предложил Глеб Константину. – Сыновья Всеволода два года друг на дружку зуб точили и о прошлом лете все ж таки сошлись под Липицей. Славная сеча была. И согнал твой тезка князя Юрия с Владимира. Вон аж где, в Городце поселил.

– И опять скажу – согнал, но не убил, – усмехнулся торжествующе Константин.

– Не убил, – вновь не перечил Глеб. – Стало быть, вскорости его убьют, ежели только сам ранее Богу душу не отдаст. Поверь мне, брате. Князь князю волк. Так издавна было, и так вовеки будет. Жаден человек до сладостей жизни. Делиться ими хоть с кем для него – нож вострый в сердце. А княжья шапка на главе – самое сладкое изо всего, что бывает. Какой уж тут брат на уме.

– И кто же его убьет? Неужто Юрий, которому Константин жизнь подарил? – спросил узник.

– Может, и он, – кивнул, соглашаясь, Глеб. – Но если он, то зельем черным, а не в бою честном.

– Отчего ж?

– Трусоват Юрий для такого. Вот Ярослав, тот сможет как угодно. Этот – настоящий волк. За власть не одному брату в глотку вцепится и уж, как Константин, в живых после победы никого не оставит.

– Но он пока молчит.

– Так одно лето и прошло всего. Куда спешить. Он сейчас в Переяславле раны зализывает и верно делает, – кивнул Глеб, полностью соглашаясь с разумностью нынешнего поведения Ярослава. – Я бы и сам помалкивал. Негоже с раной свежей на новую охоту выходить, ежели особой нужды в том нет. Но вот помяни мое слово – случится беда какая у того же Константина или у Юрия, ежели тот во Владимире сядет, и Ярослав пальцем не пошевелит, дабы помощь оказать[64]. Потому как его черед следующим в стольный град ехать. Быть ему во Владимире рано или поздно, – подумав чуть, Глеб добавил равнодушно: – И дети у него такие же будут. У волков ягнята не рождаются.

Тут Константин вспомнил, что Глеб и здесь угадал. Действительно, согласно неопровержимым историческим данным сын Ярослава Александр Невский кляузничал на брата Андрея, желая спихнуть того с владимирского стола. В свою очередь дети героя Ледового побоища – Андрей и Дмитрий – неоднократно водили свои дружины друг на дружку, стараясь привлечь на помощь еще и татар. Внуки же победителя крестоносцев вовсю поливали гнусной клеветой своих двоюродных дядьев и братьев – тверских князей и тоже потомков Ярослава, из-за чего, а вовсе не из-за выгодного географического положения – от Москвы только до Оки сколько плыть надо, а Тверь сразу на Волге стояла – им и удалось одержать верх. Четырех тверских князей зарезали в Орде. Первых двух по навету Георгия Даниловича, а за других двоих вина на родном брате Георгия – Иване Даниловиче, по прозвищу Калита.