Отец нагнулся к своей сумке, которую всегда брал на холмы. Обычно там лежала фляга с водой. Когда я упражнялся с особым усердием, он вознаграждал меня глотком воды.

– Вот, возьми, – с непривычной мягкостью в голосе произнес он.

Вместо фляги отец достал медальон, которого прежде я никогда у него не видел. Он показался мне очень знакомым. Даже вес, который ощутила ладонь, когда эта странная вещь коснулась моей руки.

– Он вручается лишь настоящим меджаям, – сказал отец. – Я хочу, чтобы теперь им владел ты.

Я изумленно взирал на медальон. Столько лет я цеплялся за отцовское одобрение, и вот теперь, когда надобность в его похвалах отпала…

– Ты отдаешь мне свой медальон?

– Ты честно его заработал. Надо было еще раньше дать тебе такую возможность. Жаль, что я долго не верил в тебя. В тебе я вижу то, что когда-то видел в себе. – Он протяжно вздохнул. – Я и сейчас слишком часто вижу перед собой своего маленького мальчика, а не взрослого мужчину.

Отцовское признание отозвалось во мне всплеском душевной боли. Я смотрел на ладонь с медальоном и чувствовал, что и в самом деле его заработал. Но я не мог себя заставить сомкнуть пальцы и убрать медальон.

– Что ты скажешь об Айе? – спросил я.

– Тебе не требуется моего одобрения.

– А если бы потребовалось?

– Байек, ты же знаешь: у вас с ней разные цели в жизни, – вздохнул отец. – Думаю, теперь ты это понял. Быть может, однажды тебе придется выбирать между Айей и путем меджая. Но я не хочу, чтобы ты встал перед таким выбором. Возможно, она решит примкнуть к нашей борьбе. Что бы ни случилось, во имя блага Египта я надеюсь, что вы сделаете мудрый выбор. Я не прошу делать этот выбор немедленно. Так что бери честно заработанный медальон. Отныне ты – меджай.

Я положил медальон к себе в сумку, где до сих пор хранил перья и прочие маленькие свидетельства странствий.

Повернувшись к отцу, я увидел, как он внезапно весь напрягся. Сабу вертел головой и принюхивался.

Отец широко распахнул глаза и уронил челюсть. Мне показалось, что вокруг нас трещит воздух.

– Он здесь.

Я услышал звук летящей стрелы и в то же мгновение отец припал к земле, увлекая меня за собой. Мы покатились вниз. Сабу столкнул меня с противоположного склона, как мешок с зерном. Потом я увидел кровь и понял, что стрела, разломившись в полете, впилась в руку отца.

Достигнув подножия, Сабу с кряхтением потянул за обломок, пытаясь вытащить головку стрелы, но поморщился от боли и бросил это занятие.

– Головка с зазубринами, – объяснил отец и посмотрел на меня.

Глаза его блестели. Такой блеск я видел всего дважды: в ночь нападения разбойников Менны на наш дом и в другую ночь, когда на Элефантине мы охотились за убийцей. Возбуждение перед битвой. Отец столько лет готовился к этому моменту. Все его страхи и тревоги померкли.

– Похоже, наш противник даром времени не терял и освоил стрельбу из лука. А вот его запах не изменился.

– Ты его учуял?

Отец коснулся моего плеча.

– Потому, Байек, я и говорил, что в твоей меджайской выучке остались пробелы, – улыбнулся он.

Опасность не лишила отца присутствия духа.

– Двигаться сможешь? – спросил я отца, понимая, что противник обязательно попытается воспользоваться своим преимуществом.

– Могу идти, бежать и махать мечом.

Отец кивнул в сторону двух наших шалашей, в которых остались наши луки.

Я пока не умел улавливать запах приближающегося противника, но мое мастерство стрельбы из лука было почти непревзойденным. Оказалось, что я, как и отец, – прирожденный стрелок. Возможно, даже более умелый, чем Сабу. Это давало нам большие преимущества перед противником.

– Давай поторапливаться, – подгонял меня отец. – Нужно добраться до лагеря раньше, чем этот наемник обогнет холм.

Мы побежали к шалашам, словно состязались в беге, а там нас ждала награда в виде луков и колчанов со стрелами. Лагерь выглядел вполне мирно. Четверо лошадей щипали зелень. Близость воды делала землю плодородной. Полянка, где паслись животные, круто обрывалась к реке.

Только бы добраться до луков.

Противник лишил нас этой возможности. К топоту наших ног примешался топот копыт. Оглянувшись назад, я мельком увидел всадника. Это и был убийца.

Наконец-то мы встретились. Столько лет этот человек охотился за нами и теперь считал, что близок к цели. Меня поразили его спокойствие и уверенность. В этом он не уступал лучшим нубийским стрелкам. Если столько лет подряд он оттачивал свои навыки, то наверняка в совершенстве постиг все тонкости стрельбы из лука. От этой мысли у меня побежали мурашки по спине. Значит, отец был прав, а Айя ошибалась: убийца годами нас разыскивал.

Голова наемника была замотана платком, кожа вокруг глаз – покрыта слоем кайала. Обветренное лицо, испещренное шрамами. Глубоко посаженные глаза: жесткие, подмечающие каждую мелочь. Увидев их, я подумал, что такие же глаза видел каждый день во время наших многолетних упражнений.

Еще одна мысль ударила меня не хуже стрелы. Я вспомнил выражение на отцовском лице и вдруг понял, чтó оно значит. Все эти годы Сабу сознавал, что они с убийцей – зеркальное отражение друг друга. Я понял, почему отец утверждал, что убийца не прекратит охоту за нами: он бы повел себя точно так же. Окажись Сабу на месте нашего противника, он бы отступил и, усвоив горький урок, принялся бы совершенствоваться в стрельбе из лука, чтобы при случае застать свою жертву врасплох. И конечно, он бы не оставлял попыток найти тех, за кем охотился. Отец довел бы дело до конца. Вот и убийца явился сюда ровно за тем же.

Только сейчас я заметил, что рука наемника обвязана знакомым красным шарфом.

Это был шарф Айи.

Убийца не оставил мне времени на ответные действия. Он выпустил стрелу.

– Отец! – крикнул я.

Возможно, мое предупреждение спасло отцу жизнь. Он отклонился влево, и стрела, метившая в грудь, снова ударила в плечо, повалив отца на землю.

Боги! Вторая стрела, застрявшая у него в теле. Добравшись до Сабу, я увидел сильно побледневшее лицо, мокрую от крови тунику. Меня прошибла новая пугающая мысль: возможно, отец встретил противника, равного себе. Эта мысль, подобно разлившейся реке, смыла мою высокомерную юношескую уверенность, а отступив, обнажила камни поражения.

Стоя на коленях, я видел, как всадник развернул лошадь, переместившись ближе к краю обрыва. Он вкладывал в лук новую стрелу. Тогда я выхватил нож, купленный в Завти целую вечность назад, выпрямился во весь рост и метнул свое оружие в противника. Это был мой лучший бросок, а в нынешних обстоятельствах – просто неповторимый. Убийцу он застиг врасплох. Нож вонзился сбоку в ткань его платка. Силы броска хватило, чтобы убийца качнулся назад и свалился с лошади вместе с луком и колчаном.