– Меня Ириной зовут, – представилась девушка.

– Скворцов Алексей, старшина! – Иван встал в полный рост.

Девушка засмеялась:

– Фу, как официально! Мы не в строю.

Ивану было неудобно за выход в кальсонах, и он подумал, что, если выйдет сейчас, его снова засмеют.

Но девушка не отставала:

– А вы какие песни знаете?

– Военные, какие же еще? Я на войну с института попал, со второго курса, – начал Иван и тут же, как говорится, прикусил язык. Не стоит о себе рассказывать. Ведь старшина Скворцов в институте не учился, как бы не спалиться.

– Я до войны тоже училась, в библиотечном техникуме. Я горьковчанка. А вы новенький? Я раньше вас не видела.

– Раньше меня здесь не было. Я на Севере служил, на американских «Бостонах» летал. Когда сбили, сюда направили, в ЗАП. Тут меня капитан присмотрел, сказал – у второго пилота язва открылась, в госпитале он.

– На Севере? Ой, как интересно! Только страшно.

– Война везде одинакова.

– А если над морем собьют?

– Нас и сбили над морем. Бортстрелка еще в воздухе с «худого» расстреляли, а мы со штурманом выпрыгнули. Он в воде замерз, буквально несколько минут помощи не дождался. А я – вот он.

– Насмерть замерз? – поразилась девушка.

– Ну да. При тех температурах человек может продержаться в воде минут пятнадцать-двадцать, и все.

– Вам повезло.

– Наша подлодка рядом всплыла, случайно, для подзарядки аккумуляторов. Меня на палубу подняли. Немного припоздали бы – и все, конец.

– Ужас какой! Над землей летать лучше.

– Лучше, не спорю. Я службу подводников вблизи, изнутри увидел. Вот где сложно! Я на «Ил-2», на «Бостоне» возвращался: на одном двигателе, фюзеляж в дырах – но до аэродрома дотягивал. А представь себе подлодку! Глубинная бомба рядом разорвется – и весь экипаж гибнет. Там парашютов нет. Вот кто герои!

– А у вас почему наград нет? – полюбопытствовала Ирина.

– Не сподобился. На штурмовиках летал – в госпиталь попал. На «Бостонах» – сбили, в ЗАП отправили. А для начальства с глаз долой – из сердца вон. Не исключено – не лучше других летал, потому и не отметили.

– Обидно?

– Нет, я обиды не держу. Не за награды воюю – за страну.

– Я тоже добровольно пошла – на курсы. Хотела в снайперы – не взяли, на медсестру опоздала, курсы уже половину программы прошли.

Из-за окна, совсем рядом раздался голос – женский, властный:

– Ирина, вот ты где. Опять кавалера нашла?

– И поговорить нельзя! – Ирина насупилась. – До свиданья, увидимся еще.

Девушка ушла. Сколько их таких – милых, домашних, не изведавших любви – воюют сейчас на фронтах и в партизанских отрядах? Обидно и жалко, что не все вернутся домой. Ладно – мужчины, это их святая обязанность – защищать дом, семью, страну.

Вечером в комнате собрался весь экипаж. Командир выглядел сумрачным. Он разостлал на столе полетную карту, что-то измерял курвиметром и вздыхал. Экипаж его не беспокоил, человек занят подготовкой к полетам.

На северах, в Ваенге, пилоты, способные к рисованию, рисовали полетные карты на потолке. Ляжешь отдохнуть, а полетная карта перед глазами. Поневоле изучишь характерные особенности местности, расположение знакомых аэродромов, высоты. А тут каждый пилот эскадрильи карты прячет, чтобы посторонние проложенный курс не увидели. Хотя какие они посторонние? Из своей же эскадрильи, только другие экипажи.

Следующий день выдался без полетов. Но вечером все изменилось – капитан пришел озабоченный из штаба.

– Вылет через полчаса. Механик, как машина?

– Аэроплан к полету готов! – шутливо доложил Илья.

– Чтобы баки под пробки были, на максимальную дальность идем. Лишь бы встречного ветра не было.

Уже в сумерках к самолету прибыл крытый грузовик. Из кузова выпрыгнули парни в комбинезонах, покидали в фюзеляж груз и сели сами. Старший подошел к капитану:

– Можем взлетать.

– Запускаем!

Несколько минут ушло на прогрев моторов, и «Дуглас» вырулил на взлетно-посадочную полосу. На несколько минут зажегся прожектор, освещая полосу, но как только самолет взлетел, прожектор погас. Немцы и по ночам беспокоили, их «FW-189» или «рама» летали, высматривая. Прожектор же на земле издалека да еще и с высоты виднее.

«Дуглас» набирал высоту. Иван обернулся и посмотрел в открытую дверь кабины. Парни надевали парашюты, их с мешками не спутаешь. На груди у них уже были приторочены увесистые рюкзаки, на них – автоматы. Парашютисты!

Летели долго. Иван с беспокойством начал поглядывать на бортовые часы и указатели топлива. Самолет уже четыре часа был в пути, пора было ложиться на обратный курс. Но капитан был невозмутим.

Судя по времени, они уже должны были пролететь всю Белоруссию, дальше – польские земли.

Наконец командир отдал команду подготовиться к выброске. В фюзеляже, в грузовой кабине замигала желтая лампочка, и бортмеханик открыл дверь. В отсек ворвался сильный ветер и капли дождя.

Парашютисты встали и повернулись лицом к двери. Загорелся зеленый сигнал, и Илья заорал:

– Пошел! Первый – вперед!

Парашютисты прыгали один за другим. Вот последний из них покинул самолет, и Илья захлопнул дверь. Сразу стало тише, по кабине перестали гулять сквозняки.

Иван посмотрел на высотомер – восемьсот метров. Не низковато ли для такой погоды?

Командир как будто прочитал его мысли:

– Кучно сядут, не придется друг друга три дня искать.

Самолет продолжал свой полет на запад. Надо было разворачиваться, на восток двигаться, на аэродром.

Иван не сдержался:

– Командир! Топлива на обратный путь в обрез. Поворачивать надо.

– Еще километров двадцать, а потом разворот. Не понял?

– Пока нет.

– У немцев свои посты наблюдения есть. Наш самолет засекли небось. Обычная ошибка экипажей: где сбросили груз или парашютистов, развернулись, там немцы и искать будут. Своего рода подсказка врагу. Я же немецким пособником не был и не буду. Пролетим дальше, развернемся – пусть они там ищут, далеко от места выброски. Усек?

– Дошло.

Вроде мелочь. Для экипажа все равно, где развернуться, а для парашютистов – лишние проблемы, а то и потерянная жизнь, сорванное задание.

После разворота на обратный курс командир убрал обороты двигателей. Максимальная скорость «Ли-2» была 320 километров в час, но для такой скорости расход топлива большой, и потому им приходилось экономить, держать скорость 240–250 километров. До рассвета они успеют пересечь линию фронта, зато гарантированно сядут на своем аэродроме, а не совершат аварийную посадку с пустыми баками. Пустой самолет, легкий попутный ветер, высота шесть с половиной тысяч метров… В таких условиях расход топлива меньше, а главное – встреча с вражескими истребителями маловероятна. Обычно и наши и немецкие истребители летали на высоте от трех до четырех километров. Таким образом, хотя за бортом и ночь, встреча с вражескими самолетами была возможна.