– Доложу командиру – как он решит.

Наземный люд эскадрильи принялся за организацию похорон. Одни копали могилу на краю аэродрома – там уже было небольшое кладбище погибших летчиков, бортстрелков. Из ящиков для двигателей механики сколотили гроб.

На похороны собрались свободные экипажи, техническая обслуга. Комэск сказал речь, потом взял слово политрук. Женский экипаж рыдал навзрыд. Дали залп из личного оружия, на свежий холмик поставили скромный обелиск со звездой наверху и надписью краской – фамилия, инициалы и звание погибшего, годы жизни.

Люди стали расходиться, а Иван застыл у памятника. Всего ничего летал он с капитаном, два месяца. Особой дружбы вроде не было, в первое время опасался даже, что капитан его хитростью в эскадрилью заманил. А потом оценил высокий профессионализм Савицкого, практический опыт. И теперь ощущение невосполнимой утраты больно сжимало сердце.

Сзади подошел Илья, обнял за плечи:

– Пойдем, помянем командира по русскому обычаю. Все уже собрались, нехорошо, если второго пилота не будет.

Действительно, надо.

В домике где они обычно отдыхали, набилось человек тридцать. На столе – скромные закуски из столовой, водка, что положена, наркомовские сто на брата за боевые действия. Технари принесли спирт. Налили в стакан водки, сверху положили кусок хлеба. Комэск сказал короткую речь, выпили, не чокаясь.

И тут Ивана, что называется, сорвало. Он пил, что наливали, не закусывая, как будто горе спиртным залить хотел. Напился вдрызг и уже слабо помнил, как Илья увел его, стянул сапоги и уложил на кровать.

– Не убивайся ты так-то! Твоей вины в смерти командира нет, это война! А она без потерь не бывает.

И еще что-то говорил, только Иван уже не слышал – вырубился.

Утром голова раскалывалась, во рту было сухо. Он выпил воды из графина, прямо из горлышка. Голова закружилась, и он снова упал в кровать.

Очнулся уже после обеда. Вышел во двор по пояс голый, в кальсонах, буркнул бортмеханику:

– Полей.

Вокруг ходили люди, здесь же были две женщины из экипажа Селезневой, только теперь над Иваном никто не смеялся.

Вечером посыльный вызвал его к комэску. Иван по-быстрому побрился, оделся, начистил сапоги и заторопился к штабу.

В комнате комэска было накурено, хоть топор вешай.

– Здравия желаю! Старшина Скворцов по…

– Садись, – прервал его доклад комэск. – Будешь? – и вытащил из стола бутылку водки.

Но от одного ее вида Ивана замутило.

– Нет, видеть не могу.

– Правильно. – Комэск убрал водку назад в стол и вытащил рапорт Ивана.

– Рассмотрел я твой рапорт, Скворцов. Желание отомстить за командира по-человечески понимаю, но как командир хода твоему рапорту не дам. Летать некому, потери. Сам знаешь, из твоего экипажа второго пилота в госпиталь отправили. Месяц назад бортстрелка «мессер» расстрелял, вчера… – Комэск замолчал, закурил папиросу. Придавив окурок ко дну пепельницы, он решительно хлопнул ладонью по столу:

– Значит, так, Скворцов. Слушай мой приказ: назначаю тебя командиром самолета.

Иван вскочил с места – приказы положено было слушать стоя.

– Подыщем второго пилота из ЗАПа, слетаешь с ним в наш тыл, притретесь, – продолжал комэск.

– Я на фронт хочу! – упрямо заявил Иван.

– В армии приказы положено не обсуждать, а исполнять! – повысил голос комэск. – Я тоже много чего хочу! И потом – Савицкого что, в нашем тылу, на параде убили?! Кругом марш!

Иван сделал поворот через левое плечо и вышел. Через дверь услышал, как матерится комэск. Дверь была тонкой, и слышно было все, слово в слово.

– Каждый день, твою мать, ходят с рапортами! А кто в эскадрилье летать будет? Эх, что за жизнь!

Потом звякнуло стекло, послышалось бульканье – похоже, комэск решил выпить в одиночку.

Когда Иван вернулся в дом отдыха экипажей, Илья поинтересовался:

– Не подписал?

– А ты откуда знаешь?

– Наши пилоты после каждой передряги рапорта о переводе в боевые части пишут. Вот и Савицкий писал, пусть земля ему пухом будет.

– Так никому и не подписал?

– Было дело, подписал одному – чтобы от трибунала уберечь. Один из заезжих начальников к девушкам нашим клеиться стал – я имею в виду женский экипаж. Да еще на виду у других пилотов. А один из командиров не сдержался и морду ему набил. Вот, чтобы избежать скандала, и отправили его на Север, в полк бомбардировочный. Комэск сказал – пусть на северах поостынет.

– Да? А это вариант. Осталось только найти, кому морду набить. Шучу, шучу, – усмехнулся Иван.

Внимания военной контрразведки или НКВД к своей персоне Иван не хотел – документы-то не его. Если начнут копать, обязательно докопаются. И лагеря для него будут не самым тяжким наказанием, могут и шлепнуть. Осторожничал Иван. В бою не боялся, товарищей не предавал, за их спинами не прятался, но в своей части остерегался, даже друзей близких не заводил. Сболтнешь что-нибудь невзначай – и пиши пропало.

– Комэск не сказал, кого командиром назначили? – между тем не унимался Илья.

– А я разве не сказал? Меня.

– Да ну?! – поразился Илья. – Так чего же ты молчишь? Обмыть надо назначение.

Иван поморщился – одно упоминание о выпивке вызывало у него рвотный рефлекс.

– А вторым пилотом кто же?

– Не знаю. Но свято место пусто не бывает.

Илья стал шушукаться с бортстрелком Савелием. Вообще в их экипаже Илья был самым информированным, знал, что и когда случалось в других экипажах. Вроде парень хороший, но уж очень любознательный.

Два дня экипаж не летал, потому как недоукомплектован был, не положено такой в полет выпускать. А утром следующего дня Ивана вызвали в штаб.

Комэск сиял, как новый пятак:

– Вот, Скворцов, знакомься, второй пилот в твой экипаж.

Со стула поднялся молодой, от силы лет двадцати, паренек со знаками отличия старшего сержанта. «Похоже, не бреется еще», – подумал Иван, глядя на его розовые, поросшие пушком щеки.

– Старший сержант Никифоров. – Мужчины пожали друг другу руки.

– Никифоров, подождите меня в коридоре.

Второй пилот вышел, а Иван повернулся к комэску. Тот поднял руки:

– Знаю, что хочешь сказать. Молод, не спорю. Так ведь этот недостаток со временем проходит. Ты на себя посмотри. Тоже ведь не старик, вон, девки из женского экипажа заглядываются.

У Ивана слов возражения не нашлось.

– Он хоть летал сам когда-нибудь?

– А как же. В летной книжке написано – налет двадцать два часа на «У-2».