Потом мы отправились к кожевнику, из тех, что оружейным делом занимались, вот у него заказали ремни, портупеи и кожаные подсумки, как для казачков, так и для их наставников. Я дал подробное описание того, что хочу, продемонстрировав свою разгрузку. Кожевник зарисовал всё на берестяной коре свинцовым карандашом и обещал наведываться ко мне на подворье, чтобы я осматривал готовые образцы, пока не будет готов удовлетворяющий.

Наконец – настоящие оружейные ряды, взял два десятка лёгких сабелек для казачков, скорее не оружие даже, а практические макеты, хоть и очень заострены. Ерёма с Младом уже вернулись, найдя нас, так что было куда грузить покупки. Взял я боевые ножи малого размера, два десятка обеденных, к ним ложки, хорошие, вырезанные из липы. Потом мы нашли, где продавали самострелы, как здесь называли арбалеты. Приклады мне активно не нравились, предполагалось стрелять из них, зажимая под мышкой. Придётся переделать, но ничего страшного. Млад попробовал зарядить один с помощью козьей ноги и смог это сделать. Взял все, что были в наличии, такого размера и натяжения, шесть штук. Ещё пять для старых воинов, пара запасных. Болтов как можно больше, тщательно их проверяя. Некоторые имели явную кривизну, их я не брал.

Уже начало темнеть, торг закрывался, когда мы, нагруженные, покатили обратно к подворью. Тут я услышал звук. Нет, не так, чарующее ЗВУЧАНИЕ. Это не была мелодия или игра, видимо, торговец, убирая гитару, тронул случайно струны, а я с соседнего ряда, несмотря на многоголосный шум вокруг, скрип телеги и дребезжание, его услышал. Потом опять звук струн, и, не обращая внимания на удивленные восклицания своих спутников, я на ходу спрыгнул с телеги и пошёл на этот звук. На перекрёстке рядов прислушался, в тщательной надежде услышать ещё, и – о счастье! – услышал. Подскочив к нужному навесу, я увидел, как торговец убирает гитару в футляр, явно сам с нежностью касаясь струн.

– Неплохой музыкальный инструмент, я смотрю, – с лёгкой хрипотцой сказал я.

– Молодому воину интересен мой товар? – тут же заинтересовался он.

– Думаю, я смог бы его купить. Сколько он стоит?

– Малая гривна, – выдохнул тот.

Цена была завышена, даже очень, но я молча достал из заметно опустошённого кошеля серебряный брусочек и протянул его торговцу, заодно вытребовав запасные струны. Убрав их в котомку, положил футляр у ног, тот шёл в комплекте, и, тронув струны, прикрыв глаза и слушая, как они звучат, пробормотал:

– Две струны фальшивят, плохо натянуты.

Сделав перебор, взяв высокую ноту, так, чтобы она звуком царапала душу, гитара «плакала» мелодией – такая хороша в слякоть, когда дождь за окном и слышится стук капель по крыше и на душе тоска. Потом, сделав перебор, перешёл на весёлую мелодию. Под конец, изредка трогая струны, спел пару куплетов «Коня» Любе, не допел, поправил натяжение струн и начал «Эскадрон» Газманова, но тоже не доиграл и спел пару детских песен. Музыка звучала, нет, не так, она ЗВУЧАЛА. Не знаю, что за мастер делал этот инструмент, но я просто не мог остановиться. Под конец спел «Любо братцы жить». Думаю, её я допел бы до конца, всего себя отдав этой песне, если бы не чуждый к музыке мой конь, запряжённый в повозку. Всхрапнул и прервал очарование момента, отчего немедленно получил несколько ударов в бока от незнакомых слушателей, и один особенно крепкий от Храбра по голове. А кулак у того – ого-го! Так что конь затряс головой. Осмотревшись, я вздохнул и убрал гитару в футляр. Рядом стоял явно раздосадованный торговец, сообразивший, что в этой покупке в проигрыше был точно он.

Зрителей было не просто много, они напирали друг на друга, опорные столбы навесов трещали от увеличившегося веса, я даже не заметил, как слушатели забрались на них, а в первых рядах, кроме моих воинов на телеге, хватало знатного народу, стоявшего плечом к плечу полукругом от меня. Я даже пару знакомых углядел, бояре там точно были, по одежде не спутаешь, да и бороды слишком ухожены.

Кстати, всё мне здесь нравится, но такая дремучесть, как бороды, – нет. Я даже усы не хотел, так что когда подрасту и на лице начнёт проявляться растительность, в моих планах брить это всё. Ходить заросшим как пугало по местной моде я не собирался. В бытность мою королевичем, никакой растительности я не носил, хотя тогда это было в моде, особенно усы. Многие намекали, что надо бы, по-монаршески, мол. Но не моё, и всё тут.

Один из слушателей-зрителей, молодец со спесивым видом, из тех, что я за знатных принял, бросил мне монетку, да не простую, а аж золотую. Причём с таким видом, будто полцарства подарил. Да ещё осмотрелся с задранным носом, мол, видели, как он меня отблагодарил за представление? Судя по гулу восхищения, видели все, как и блеск золота в небольшом кружочке. Точно арабская монета. Сам молодец типичный русин, но монета иностранная. На Руси, как я понял, в ходу множество монет, главное, чтобы серебро и золото было. Я поднимать не стал, лишь мельком бросил взгляд на лежавшую в пыли монетку, мне подаяние было не нужно, играл для себя, но всё испортил Млад. Хотя, может, и не испортил, а ловко воспользовался ситуацией. Соскочив с телеги, он коршуном бросился к монете и, подняв её, подскочил ко мне с сияющим лицом. Потрепав его по голове, коротко стриженной и поэтому колкой, я посмотрел на монету, потом на него и ласково сказал:

– Оставь себе, сладостей купишь. Сестрёнку только не забудь.

Млад так и остался стоять, в шоке глядя на подарок на своей ладони.

Я передал футляр с гитарой Храбру. Тот принял его, как величайшую ценность на свете. Даже, кажется, дышать старался через раз. А я забрался в телегу и, приняв футляр, положил его на ноги и кивнул Ерёме: пора было домой. Мы так молча и укатили с места покупки музыкального инструмента, лишь на подъезде к дому, когда мои спутники отошли, Храбр осторожно поинтересовался:

– Хозяин, а кто родил эту песню? Ту, где ногайцы выгнали на берег сорок тысяч коней?

– Я написал, – спокойно ответил я. – А что?

– Очень хорошая песня. Я не знал, что вы как скоморо… Э-э-э, что вы умеете музицировать.

– У нас в Индии этому обучают с детства, знатных людей, естественно. У меня к музыке был талант, да и учился я охотно, так что играть и петь могу. Мы так развлекаем друг друга в своём кругу.

Млад, у которого была оттопырена щека, за которой он монету прятал, навострил уши, заинтересовавшись нашим разговором.

– Только в своём? – с явным разочарованием поинтересовался Храбр.

Судя по сопению остальных, их это тоже расстроило.

– Я могу для себя музицировать во дворе. Мне ведь нужно тренироваться, чтобы наработать навык. Вот только пока музицирую я плохо.

– Плохо?! – аж хором воскликнули мои попутчики.

– Плохо, плохо, – с насмешкой повторил я. – Два пальца едва шевелятся, да и чувствительность неважная. Вот когда рана заживёт, я вам покажу, что такое настоящая игра. Ближайшие дни играть не буду. Рану расстроил, заныла… Хм, а когда играл, ничего не чувствовал, весь отдался музыке.