Историческая интерпретация этих летописных текстов осложняется тем, что названия варяги и русь для летописей с конца XI в. означали имена народов — потомков Иафета, в то время как исторически они восходили к обозначению воинских контингентов — наемников (см. о варягах — Мельникова, Петрухин 1994) и княжеской дружины, в начальном значении — «гребцов» (Мельникова, Петрухин 1989)[132]. Посему понимать летописный текст как отражение генеалогических представлений о варяжском происхождении новгородцев, пусть даже наиболее представительных боярских родов (ср.: Гиппиус 2001)[133], едва ли допустимо. Вместе с тем место варягов в «родословной» новгородцев и в истории формировании самого Новгорода становится все более очевидным благодаря раскопкам Е. Н. Носова на новгородском Городище. Представляется убедительной трактовка полученных материалов (в том числе скандинавских) как свидетельство того, что варяжская дружина призванного князя остановилась на Городище после призвания князей IX в. Вокруг этого княжеского стола, где делились доходы — дань, начало концентрироваться словенское население, создавшее Новый город (ср. работы Е. Н. Носова, в том числе последнюю монографию, посвященную Городищу, — Носов, Горюнова, Плохов 2005. С. 11 и обзорную работу — Новгородская Русь).

Эти материалы позволили В. Л. Янину предположить «политический механизм возникновения Новгорода», где Старым городом оказалось Городище — княжеская резиденция; но князья (при Олеге), перебравшись в Киев, покинули первую столицу, оставив там лишь варяжскую дружину, которой «новгородские люди» должны были платить дань по уставу Олега. Впрочем, этой дружине пришлось делить власть и доходы с местной верхушкой — формирующимся боярством и вечевыми институтами (Янин 2004. С. 72 и сл.). Можно предположить, вслед за А. А. Молчановым (Молчанов 1997) и А. А. Гиппиусом (Гиппиус 1997а), что властные исходные группировки быстро консолидировались, и местные боярские роды получили варяжские корни. Эти корни обнаруживает и археология: о скандинавском происхождении владельцев двух боярских усадеб на Неревском и Троицком раскопах свидетельствуют находки рунических надписей и амулетов — молоточков Тора (Рыбина, Хвощинская 2010. С. 76). С варяжским родом, однако, увязываются новгородские «люди», то есть платящие дань (словене, кривичи и меря, призывавшие князей и обязанные платить дань по уставу Олега), а не бояре. Впрочем, «людье ноугородьстии» в 970 г. требуют себе князя у Святослава в Киеве, угрожая, что в противном случае сами добудут себе князя (ПВЛ. С. 33). Стремясь захватить Киев, Владимир (под 980 г. — ПВЛ. С. 36; ср. НПЛ. С. 125) «собра вои многи, варяги и словѢне, чудь и кривичи» (в войске Олега сто лет назад участвует еще и меря), отправляется сначала на Полоцк.

Послы киевских князей, заключавшие договоры с греками, действовали от имени княжеского «рода русского». Действительно ли судьбы «русского» Киева и «варяжского» Новгорода настолько разошлись в Х в.? НПЛ (под 921/922 гг.) описывает войско Игоря и Олега, которое те «пристроиста» на Царьград: «и Варягы, и Поляне, и Словене, и Кривичи». Редактор ПВЛ, которому стал известен договор Олега с греками 911 г., исправил дату похода на 907-й и по-другому описал состав войска: князь взял «множество Варяг и Словен, и Чудь, и Словене, и Кривичи, и Мерю, и Поляны, и Северы» (лаврентьевский вариант, ПСРЛ, т. 1, стб. 29) и прочие славянские племена юга. Бросается в глаза повторное упоминание словен — в ипатьевском варианте ПВЛ упоминание словен после чуди отсутствует. Но дело не просто в описке: лаврентьевский вариант перечисляет участников призвания варягов. В том же порядке они перечисляются в войске Олега, идущем на Киев (под 882 г.), и в лаврентьевском, и в ипатьевском варианте.

В НПЛ (с. 107) войско, приписываемое занявшему Киев Игорю, описано иначе: «и беша у него Варязи мужи СловѢне, и оттолѢ (прочии. — вставлено на полях, В. П.) прозвашася Русью». Более внятный (лаврентьевский) вариант относится к войску Олега в Киеве: «и беша у него варязи и словѢни и прочи, прозвашася Русью» (в ипатьевском варианте на первом месте упомянуты словене, в утраченном Троицком списке стоит просто «Варязи Словене» — ср.: Шахматов 2002. С. 211). Варяги и словене представляют собой единство, княжескую дружину (старшую дружину?), которая и именовалась Русью, заключая договор 911 г. по «закону русскому». Редактор ПВЛ, утверждавший, что «словеньскый языкъ и рускый одно есть, от варягъ бо прозвашася Русью, а первое бѢша словене», и опиравшийся на славянский язык известных ему договоров руси с греками, фиксировал это единство варягов и словен[134].

Не менее существенным для киевских летописцев и князей было то, что словене при Олеге оставались данниками варягов: киевский князь «устави дани словѢномъ, кривичемъ и мери, и устави (повтор читается не во всех списках ПВЛ. — В. П.) варягомъ дань даяти от Новагорода гривенъ 300 на лето мира деля, еже до смерти Ярославле даяше варягомъ» ПСРЛ, т. 1, стб. 23–24). Шахматов считал конструкцию ПВЛ искусственной, свидетельствующей о выплате дани варягам за море, хотя сам Ярослав платил треть дани своей варяжской дружине в самом Новгороде, а две трети отсылал в Киев.