Лайем глубоко вздохнул. Такова родительская участь:

иногда приходится вести с детьми разговоры, от которых хочется бежать на край света. Но завтра в школе кто-нибудь может рассказать Брету правду про Джулиана Троу, мальчик заслуживает того, чтобы узнать ее от отца, а не от чужого человека.

– На, приятель. – Он протянул сыну чашку.

– Зачем ты плеснул туда молоко? – поморщился Брет. – Оно плавает хлопьями сверху, как размокшая туалетная бумага.

– Разве мама не добавляет молоко в шоколад, чтобы остудить его?

– Только если варит шоколад сама, а если разводит растворимое какао, то добавляет кубик льда. – Брет отхлебнул из чашки.

– Иди сюда, малыш. – Лайем сел на пуфик, который они вместе с Майк купили на весенней распродаже. Майк потратила на приведение его в порядок больше денег, чем им стоило бы приобретение нового. Но она оказалась права: пуфик получился удобным и прочным, он с легкостью выдерживал взрослого мужчину и девятилетнего ребенка, который залез ему на колени.

Лайем ласково коснулся щеки сына. Весной, стоит только пригреть теплому солнцу, как на его лице тут же вылезут веснушки.

– Ты хочешь поговорить о маме?

– Помнишь, я рассказывал тебе, что давным-давно мама уже была замужем?

– Да. Я знаю, что у Джейси другой отец.

– А ты знаешь, что у нас в городе сейчас остановился Джулиан Троу?

– Человек-Ящерица? Конечно! Это все знают.

– Вообще-то он предпочитает, чтобы его помнили как Зеленую Грозу. Впрочем, это не важно. Важно то, что он приехал сюда повидать маму.

– Человек-Ящерица знаком с мамой?

– Более того, раньше они были женаты, – на одном дыхании выпалил Лайем.

– Ну и ну! – изумленно воскликнул Брет, а затем недоверчиво хмыкнул.

– Это правда, малыш.

Брет долго переваривал эту новость. Он то хмурился, то как-то странно улыбался и, наконец, кивнул головой:

– Понятно.

– Понятно? – Теперь была очередь Лайема удивляться. Он ожидал увидеть слезы, взрыв ярости, словом, хоть какое-то проявление эмоций. Может быть, он плохо объяснил…

– Конечно, понятно. Мама Салли Крамер раньше была замужем за Лонни Харрисом из продуктового магазина, а отец Билли Макаллистера был женат на Гертруде из магазина «Санни». А бывший муж моей мамы покруче других будет! Слушай, а он мог бы раздобыть мне постер Человека-Ящерицы?

– Ты меня поражаешь, – искренне признался Лайем. Дверь в прихожей открылась, и в дом вбежали Роза и Джейси. Джейси тут же бросилась к брату.

– О, Брет… – Она гладила его по лицу, как слепой, который пытается на ощупь узнать человека. – Никогда больше так не делай.

– Перестань лизаться, – отодвинулся он от сестры. – Я уже большой. Слушай, Джейс, а ты знаешь, что наша мама была замужем за Джулианом Троу и что он твой второй отец?

– Ерунда! – Она вытерла слезы и нахмурилась.

– Ты мне первому рассказал? – повернулся Брет к отцу, широко ухмыляясь.

– Ты уже большой мальчик, – напомнил отец.

– Да, – гордо отозвался сын и стукнул себя кулаком в грудь. – Но мы по-прежнему семья.

Джейси обняла их обоих и щекой, на которой еще не успели высохнуть слезы, прижалась к макушке Брета.

– Да, мы семья. И нам всем нужна наша мама.

В тот вечер их история выплеснулась за рамки частной жизни. Фотографии Кайлы и Джулиана не сходили с экранов телевизора. Их прошлая и нынешняя жизнь была разбита на кусочки и снабжена комментариями для удобства массового потребления. В восемь часов, сразу после вечерних новостей, раздался первый телефонный звонок. Лайем допустил большую ошибку, сняв трубку. Подруги Майк по клубу верховой езды жаждали выяснить, правда ли это.

Потом телефон начал звонить каждые пятнадцать минут, пока Лайем не выдернул его из розетки.

Он не желал знать ничего, кроме забот повседневной жизни – после ужина вымыл посуду, посмотрел с детьми телевизор, потом уложил Брета в кровать и прочитал ему сказку перед сном. И все же перед глазами у него так и стояли кадры последней хроники.

Когда Брет заснул, Лайем осторожно вылез из кровати и на цыпочках вышел из комнаты. Он собирался уже спуститься вниз, как вдруг заметил полоску света под дверью Джейси.

– Эй, это я, – тихонько постучал он в дверь.

– Входи.

Лайем вошел и увидел, что дочь сидит на кровати в наушниках перед голубым экраном. По ее щекам текли слезы.

Она сняла наушники и швырнула их на кровать. Лайем придвинул кресло поближе и сел.

– Я накричала на нее, – пожаловалась Джейси. – Мама месяц пролежала в коме, наконец проснулась, а я на нее накричала.

– Не волнуйся из-за этого, дорогая. Завтра ты пойдешь к ней и скажешь, что любишь ее.

– Я действительно ее люблю. Но ужасно боюсь, что она так нас и не вспомнит. Она помнит только… его.

– Как бы мне хотелось, чтобы ты снова превратилась в маленькую девочку! Тогда я рассказал бы тебе сказку, или пощекотал бы, или предложил мороженое.

– Что-нибудь, чтобы переменить тему, – понимающе улыбнулась она.

– Именно. Но ты уже взрослая, и я не могу защитить тебя от всех бед и жизненных проблем. Правда в том, что любовь имеет тысячи цветов и оттенков. Некоторые прозрачны и ярки, другие черны, как свинцовый грифель карандаша. – Он помолчал, подыскивая слова, которые не прозвучали бы патетически и неубедительно, и, поразмыслив, сказал то, во что верил сам: – Не знаю, какое значение для нашей семьи имеет прошлое твоей матери. Но я твердо знаю, что мы – одна семья. Именно поэтому нам удалось пережить весь этот кошмар. Только семья может оказать человеку такую поддержку в трудную минуту.

– Я люблю тебя, папа.

Сердце сжалось у него в груди. В том, как она произнесла слово «папа», чувствовалось настоящее тепло. Так она называла его с самого детства, еще когда была маленькой девочкой. Эта любовь помогла им пережить многое. А сколько еще предстоит пережить!

– Иди ко мне. Обними своего старого отца.

Они потянулись друг к другу. Джейси съехала по шелковой простыне, он соскользнул с края кресла, оба шлепнулись на пол и рассмеялись.

– Спокойной ночи, папа, – сказала она, поднимаясь.

– Спокойной ночи, Джейс.

Лайем притворил за собой дверь и спустился вниз. Он бесцельно бродил по комнатам и наконец остановился в гостиной перед роялем. Казалось, что именно сюда он и шел этим кружным путем.

Он сел к инструменту. Клавиатура едва виднелась в темноте, но для того, чтобы играть, он не нуждался ни в свете, ни в нотах, ни в аудитории. Все, что ему было нужно, это Микаэла…