Воспоминание вызвало у него слезы. Он снова вспомнил, как мама опустилась перед ним на колени, обняла его и поцеловала. Он скучал без ее объятий едва ли не больше, чем без поцелуев.

Брет услышал, как дверь открылась и раздались осторожные шаги сестры.

– Пойдем, папа уже ждет нас в кафе.

– Еще одну минутку, – взмолился он и поцеловал маму так, как она всегда целовала его: сначала в лоб, потом в обе щеки, в подбородок и, наконец, в нос. Когда его губы коснулись ее носа, он прошептал магические слова:

– Пусть тебе приснятся только хорошие сны.

Брет отодвинулся. По его щеке скатилась слеза, упала маме на губу и рассыпалась мельчайшими брызгами.

Вдруг ее веки дрогнули, и она медленно открыла глаза. От неожиданности Брет чуть не свалился на пол.

Мама приподнялась и села, удивленно глядя на него. Брет молча ждал, когда она улыбнется. Но этого не произошло.

– Здравствуй, малыш.

Она наконец улыбнулась, но Брет сразу заподозрил неладное. Это была не его мама.

Он раскрыл рот, но не произнес ни звука. Все это время он молился о том, чтобы мама поскорее проснулась, и мечтал, что первыми ее словами будут: «Как поживает мой любимый мальчик?» А потом она обнимет его и прижмет к груди, как всегда…

Слезы хлынули из его глаз. Женщина с маминым лицом нахмурилась:

– Что-нибудь не так?

И говорила она по-другому. Настоящая мама обязательно сказала бы: «Мой мальчик уже большой. Он не должен плакать».

Ненастоящая мама удивленно огляделась, заметила в дверях Джейси и радостно воскликнула:

– Как поживает моя любимая девочка?

Из груди Брета вырвался тихий стон. Этого он вынести не мог. Его слова! А она отдала их Джейси!

БЕЖАТЬ.

Только эта мысль крутилась у него в мозгу. Он выбежал из больницы и скрылся в вечерних сумерках.

К тому времени, когда он добрался до шоссе, его трясло от пронизывающего холода. Но ему было все равно. Он бежал без оглядки.

«Теперь мы называем ее Джейси».

Казалось, она смотрит в зеркало, отражающее прошлое, и силится до него дотронуться. Сколько всего она забыла! Каким было первое слово ее дочери? Как прошел ее первый день в детском саду – залезла ли она в желтый автобус охотно или, наоборот, прижалась к ней и попросила оставить дома хотя бы еще на день?

– Мама?

Сладостная полнота этого слова заставила ее острее ощутить боль от потери памяти. Неужели она навсегда останется чужой для родной дочери?

– Джейси, – прошептала она, раскрывая ей объятия. Девочка медленно подошла. Микаэла почувствовала странную робость в ее движениях. Джейси наклонилась к ней. Микаэла обняла ее и притянула к себе. Она помнила детский запах, а сейчас ей пришлось вдохнуть смешанный аромат духов, пудры и каких-то пряностей – запах взрослой женщины.

Когда она отстранилась, Джейси заплакала.

– Не плачь, все будет хорошо. – Микаэла коснулась ее щеки.

– Каким образом? Я не верю.

– Память вернется ко мне, вот увидишь.

– Ты потеряла память? – изумилась Джейси. – Так вот почему… – Она осеклась.

– Да, у меня остались некоторые провалы.

– Почему же папа ничего мне не сказал?

– Я думаю, они попросили Джулиана утаить это ото всех.

– Джулиан… Значит, ты не помнишь папу? – еле слышно прошептала Джейси.

– Я помню Джулиана… но только до некоторого момента. С тех пор как я ушла от него, жизнь представляется мне сплошным черным пятном. Я думаю…

– Отлично! – сквозь слезы выкрикнула Джейси. Она вдруг попятилась от матери, как будто у той вдруг выросли рога.

– Ты пугаешь меня, – нахмурилась Микаэла.

– Мой папа – Лайем Кэмпбелл. – Джейси бросилась к матери, схватила ее за ворот ночной рубашки и тряхнула. – Мы с тобой полюбили его много лет назад мне тогда было четыре года. Ты замужем за ним уже десять лет. А ты его не помнишь. Зато помнишь Джулиана, который ни разу за все это время не вспомнил о нас, не прислал мне поздравительной открытки ко дню рождения!

– Но Джулиан – твой отец, – растерянно вымолвила Микаэла.

– Да, конечно. – Джейси выпустила ее и отступила на шаг. Ей с трудом удавалось держать себя в руках. – И благодаря твоей лжи я только сегодня узнала об этом.

– Разве я никогда не говорила тебе об отце? – изумилась Микаэла, чувствуя, как все внутри у нее сводит судорогой, словно ее ударили в живот.

– Нет.

– О, Джейси… – Микаэла не знала, что сказать. Господи, как она могла скрыть от дочери правду? – Джейси, я…

Дверь распахнулась, и в палату почти влетела Сара.

– Джейси, я надеялась, что застану тебя здесь. Мне только что позвонили из приемного отделения. Они видели, как Брет выбежал из больницы. Он бежал как сумасшедший…

– Брет! О Господи! Это я виновата! – Джейси опрометью выбежала из палаты, едва не сбив с ног тучную медсестру.

– Кто такой Брет? – беспомощно взглянула Микаэла на Сару.

– Вам нужно отдохнуть, – уклонилась та от ответа. Сердце готово было выскочить из груди Микаэлы. Она ожидала, что каждую минуту может включиться сигнал тревоги на аппаратуре, контролирующей сердечную деятельность. Белые стены палаты закружились перед глазами, вызывая тошноту. Она схватила Сару за руку и потянула к себе с такой силой, что та едва не упала, в последний момент успев удержаться за спинку кровати.

– Сара… вы меня знали раньше?

– Конечно. Еще со школы медсестер.

Микаэла вдруг ослабела, выпустила Сару и рухнула на подушки. Разрозненные факты из прошлой жизни не помогали ей вспомнить себя.

– Скажите, я была хорошим человеком?

– У вас всегда было ангельское сердце, Микаэла, – ласково улыбнулась Сара. – И оно у вас осталось. Можете мне поверить.

Она хотела бы поверить, но не могла. Оказывается, она всю жизнь лгала дочери и, безусловно, разбила сердце Лайему. Впервые она подумала о том, что эта амнезия послана ей Богом. Небольшая передышка, данная грешнику, чтобы очиститься.

Джулиан сидел в уютном коконе автомобиля и сквозь затененное стекло наблюдал за репортерами, которые, как мухи, облепили его со всех сторон.

Сегодня его по-настоящему подставили. Факт очевидный. Ему пришлось спустить этих собак на собственную дочь. Последние новости еще не транслировали, но он уже знал все подробности происшедшего: его дочь окружили возле школы и подвергли безжалостному допросу.

«Каково быть дочерью Джулиана Троу?» А потом они выяснили ужасную правду: она ничего не знает.