От храма высмотреть можно всю долину. Река Шиок до того просторная и белёсая, что при неверном взоре кажется продолжением пустыни.

Напротив храма установлен пёстрый Будда (высотой с девятиэтажный дом). К нему спускались мы полчаса. Лесенкой старой, сыпучей. В пьедестале Будды святилище малое организовано. Здесь мы встретились с водителем.

Обратная дорога показала нам полнейшую акклиматизацию – не смущали нас подъёмы, и даже Кардунг Ла представился местом уютным; в храме высокогорном оставил я одну из последних матрёшек (для большей наглядности расставил её по всему алтарю – между Буддой и портретом Далай-ламы).

Спуск от перевала затянулся из-за колонны в двадцать военных грузовиков; в Лех возвратились затемно.

Гостиницу нашли в одной из далёких подворотен; мы теперь знали город, и не было насущным останавливаться в центре, вблизи от улицы торговой. Ночь стоила 400 рублей.

Сейчас, после короткой прогулки, готовимся ко сну. Назавтра к пяти утра нас будет ждать такси.

(Дели ширится по берегу Ямуны, известной ещё от Махабхараты. Жителей здесь сочтено до 17 миллионов.)

Вылет из Леха состоялся по расписанию, без задержек. Неудобство было в правилах строгих – ручной кладью взять дозволено только фотоаппарат, ноутбук и документы. Прочее нужно оставить в багажном отделении. Споров из-за этого вышло много. Пассажиры ругались с охранниками, доказывали им, что в свитере, в наборе бутербродов, в сувенирах нет ничего опасного; их никто не слушал. Спорщиков возвращали к столу регистрации. Не хотел я ругаться, но и рюкзачок отдавать не желал, так как в него упакована была маска деревянная, в Лехе купленная, – опасался, что в багаже общем она изломается. Выручил раскрасневшийся в негодовании немец; стоял он передо мной, кричал на охранника, настойчиво выворачивал сумку – показывал, что в ней лежат только книги, одежда. Я вида сделался невинного, к охраннику продвинулся бочком – так, чтобы рюкзак мой незаметен был (лямки прятались в складках кофты). Выставил сумку с фотоаппаратом, объективами; показал на сумку с документами. Так – бочком – прошёл. Маску сохранил при себе и был этим доволен. Немец остался кричать.

Летели близ гор. Легко, без перегрузок и тошноты; глядя вниз, на серые сгустки отрогов, на белые пятна вершин, вспоминали Тангланг Ла, Сарчу, Манали…

В Дели баня оказалась неизменная. Последний для нас город индийский…

Сговорились с японцем, в одиночестве путешествующим, от аэропорта на такси вместе ехать до Главного базара; так плату от себя сократили до 140 рублей.

За окном тянулась привычная Индия. С обезьянами на заборах. С испражняющимися во всех деталях людьми. С побирающимися женщинами. С полуголыми святыми . С шумливыми рикшами. С торговцами ветхим скарбом, фруктами…

Гостиницу подыскали на главной базарной улице. Комната с душевой. Украшенные жёлтыми кляксами стены, чёрными кругами расписанные простыни, ароматные подушки, озорные тараканы в душевом сливе. Уютная духота (окон не было).

Комната коробкой была тесной; в ней чувствуешь себя жуком (отголоски Грегора Замзы). Однако интимности, замкнутости нет, потому что фрамуга над дверью открыта; с лестницы видна вся комната; из душевой устроено такое же окошко – с вентилятором. Голоса громкие от лестничной площадки не смолкают, и кажется неизменно, будто с тобой люди незнакомые толкаются – до того плотными получаются голоса. Замкнут, отдалён, но раскрыт обзору общему (как старая вретишница на Гревской площади). Положение неприятное, болезненное. В довершение этому вспомнился образ «Петербурга» – обиталище убогое Александра Ивановича Дудкина: «Постель состояла из треснутых досок, положенных на деревянные козлы; на них выдавались засохшие, вероятно, клопиные пятна. Козлы были покрыты набитым мочалом матрасиком; вязаное одеяльце вряд ли можно было назвать полосатым: намёки голубых и красных полос покрывались налётами вовсе не грязи, а многолетнего и деятельного употребления. Умывальный тазик отсутствовал: Александр Иванович пользовался услугами водопроводного крана, сардинной коробочки, содержащей обмылок казанского мыла. Всё убранство сего обиталища отступало перед цветом обой, неприятных и наглых – не то тёмно-жёлтых, не то темновато-коричневых, с пятнами сырости: по вечерам по пятну проползали мокрицы» {72} .

…

Дождит обильно – с перерывами краткими. Должны мы укрываться под навесами торговыми, смотреть за пустеющими улицами, за дрожащими под телегами щенками. За тем, как скрывают от дождя товар тряпичный. Как перебегают по лужам туристы; ноги вымокли, и неприятно думать, какая мерзость поднялась от земли дождевыми речками. Сандалии наши пахнут теперь туалетом, мылом, гнилью…

Дождь не мешает трансвеститам; ходят они парами (молодой и старый, худой и толстый, низкий и высокий – словно бы нарочно показывают собой противоположности тел); благословляют за десятку рупий и, кажется, гадают за двадцатку.

Вчера, спустившись до Раджив Чока, от ливня спрятались в кинотеатре; оказались там к началу «Тигра» (виденного нами в Амрицаре); согласны были посмотреть его во второй раз, однако нас не пустили – вход в кинозал с фотоаппаратами и сумками воспрещён…

Видели рекламу аквапарка. На фотографиях рекламных – радостные индийцы катятся по горкам пластмассовым, падают со стенок в бассейн, брызжутся; и все – в одежде.

По лестнице спустились в метрополитен. Оформление – европейское; чисто, гладко. В начале тоннеля устроен дот [47] с автоматчиком. Дальше – КПП: пройти нужно через металлодетекторы, пустить сумки на сканирование, по требованию войти в кабинку для общупываний. После этого наконец можно спуститься к поездам.

Вагоны – просторные, современные. Плата зависит от дальности поездки (нужно кассиру назвать конечную станцию): от 5 до 17 рублей. При каждом составе есть женский вагон; пролёты (стыки) между общим и женским вагонами – сквозные (преграда условная, однако в зону пограничную никто не заходит даже при общей давке). Любопытствуя, вбежал я в женский вагон, изобразил при этом непонимание – оглядывался, удивление в глазах показывал. Девушки улыбались моему соседству, не стеснялись ко мне прислоняться (тесно было в людный час), но были и те, кто взгляд опускал, меня сторонился. Возмущения никто не высказал, только две или три старушки поморщились значимо. Все (от дальних сидений до ближних) поглядывали на меня, изучали. Поездка следующая (в общем вагоне) была менее приятной; там начались запахи крепкие (женщина, кроме Оли, нашлась лишь одна; стояла она подле мужа).

…

Днём были в центре Дели, но видели мало из-за непрекращавшегося дождя.

В настроении ходили тихом. Мы ещё не покинули Индию, но уже простились с ней; в разговорах нередко воспоминания выводили о днях прошедших. Не пройдёт и двух недель, как путешествие наше покажется далёким, совершённым много лет назад.

Невольно жизнь московскую возобновляю – о делах думаю недели следующей…

В Красном форте посетителей, несмотря на погоду влажную, было много. Форт представился скверным. Общий вид сохранился могучим (памятным по старым фотографиям, рассказам века девятнадцатого). Внутри же всё подзапущено, подразрушено, опустошено. Не радуют даже пли́ты с узорами мраморными – витиеватыми, будто плетёными.