И, наконец, с торжествующим криком он валил ее на постель и начинал расстегивать халатик или задирал свитер и начинал ласкать ее голые красивые грудки, мягкие подпрыгивающие грудки с розовато-коричневыми сосками, похожими на фасолины, и оголял ее маленький округлый животик, украшенный внизу оторочкой из тонких светлых волос и всегда такой упоительно теплый. И начинал щекотать эти словно выгоревшие светлые волоски, кудрявые, влажные и густые — просто удивительно, до чего густой у нее был «кустик» для девушки столь юного возраста. «О, Малышка Куколка!.. О-о-о!» В большинстве случаев Баки бывал так возбужден, что кончал Норме Джин прямо на бедра — тоже один из способов предохранения, — это если не успевал натянуть презерватив. Ибо даже в порыве страсти Баки Глейзер умел контролировать себя, и заводить ребенка ему не хотелось. Но, подобно жеребцу, он тут же возбуждался снова, кровь приливала к его Большой Штуковине, словно открывался кран с горячей водой.

Он учил свою молоденькую жену заниматься любовью, и она оказалась послушной, а чуть позже — и очень старательной ученицей. И иногда Баки нехотя признавался сам себе, что эта страсть в ней даже немного его пугала, так, совсем немножко — слишком многого хочет от меня, от него, вот она, любовь-то! Они целовались, обнимались, щекотали друг друга, засовывали языки друг другу в уши и щекотали там. Впивались друг в друга мертвой хваткой, катались по постели. Если Норма Джин порывалась удрать, соскочить с кровати, Баки делал резкий рывок и хватал ее с криком: «Ага, вот ты и опять попалась, Малыш!» И затаскивал ее обратно, на измятые скомканные простыни. И сколько было смеха, и криков, и визгов, и стонов, и Норма Джин тоже стонала и всхлипывала, да, и черт с ним, если кто из соседей рядом или наверху, даже кто-то из прохожих на улице услышит, что творится в такие моменты за окном с небрежно задернутыми шторами. Ведь они как-никак женаты, верно? Венчались не где-нибудь, а в церкви! Любили друг друга, разве нет? Имели полное право заниматься любовью когда и как хотят, не так ли? Да, черт возьми, да!

Она была милой малышкой, но слишком эмоциональна. Все время хотела заниматься любовью. Была незрелой, ненадежной, да и я, наверное, был таким же. Оба мы были слишком молоды.

Если б она готовила лучше и не была бы столь эмоциональна, у нас могло получиться.

4

Моему мужу:

Как океан, моя любовь —

Безмерна, глубока.

Не жить мне без тебя, родной,

И это — на века!

Зимой 1942–1943 гг. военные события в Европе и на Тихом океане приняли более чем серьезный оборот. И Баки Глейзер потерял покой, стал все чаще поговаривать о том, что надо бы записаться в армию или во флот на худой конец — хотя бы в торговый. «Ведь неспроста Господь сделал Америку страной номер один. Мы должны взять на себя ответственность».

Норма Джин взирала на мужа с широкой глупой улыбкой.

И вот уже бездетным женатым мужчинам начали приходить повестки с приказом явиться на призывной пункт. Имело смысл просто записаться в армию, чем являться на какой-то там призывной пункт, разве нет? По сорок часов в неделю Баки работал на заводе Локхида, плюс еще одно-два утра в неделю — в похоронном бюро, помогал мистеру Или. («Нет, это прямо как назло! Люди стали реже помирать. Наверное, потому, что на войну ушло столько молодых мужчин. Одни старики остались, вот и цепляются за жизнь, хотят продержаться как можно дольше. Хотят поглядеть, чем же закончится эта война. А когда горючего в баках немного, не очень-то и разъездишься. Так, потихоньку, полегоньку, а потому никаких аварий».)

Умение бальзамировать трупы вполне могло пригодиться в армии. Мало того, Баки еще со школьных времен был выдающимся спортсменом, просто звездой. Занимался борьбой, бегом, играл в футбол. Он вполне мог тренировать менее подготовленных новобранцев. У него имелись также способности к математике, по крайней мере на уровне средней школы. И еще он умел чинить радиоприемники и читать карты. Каждый вечер он слушал военные сводки и читал «Лос-Анджелес таймс» от корки до корки. Каждую неделю он водил Норму Джин в кино, в основном для того, чтобы посмотреть «Поступь времени»[40]. На стенах их квартиры он развесил военные карты Европы и регионов Тихого океана и втыкал разноцветные булавки в те точки, где воевали его друзья или родственники. И ни разу не говорил о том, что кто-то из них погиб, пропал без вести или взят в плен, хотя Норма Джин знала: такие случаи были.

В подарок на Рождество один из двоюродных братьев Баки прислал ему с какого-то алеутского острова под названием Киска совершенно необычный «сувенир» — череп японского солдата. Вот это да! Сняв оберточную бумагу, Баки присвистнул — в ладонях у него покоился, как волейбольный мяч, самый настоящий череп. Баки тут же позвал Норму Джин, посмотреть. Норма Джин прибежала на кухню и посмотрела. И едва не хлопнулась в обморок. Что за гадость такая? Голова?.. Самая настоящая человеческая голова? Совершенно гладкая, лысая, без волос и кожи, человеческая голова?

— Череп япошки! Здорово, правда? — сказал Баки. Лицо его по-мальчишески раскраснелось. Он засунул пальцы в огромные пустые глазницы. И вместо носа тоже была дырка, казавшаяся непропорционально большой. В верхней челюсти осталось три или четыре бесцветных зуба, нижняя почему-то отсутствовала вовсе.

Взволнованный и бешено завидующий брату Баки воскликнул:

— Господи! Да наш Трев и вправду обошел старину Баки! — Норма Джин улыбнулась широкой глуповатой улыбкой. Улыбкой человека, который или не понял шутки, или не хочет признаваться, что понял ее. В точности так же реагировала она на дурацкие и грубые шутки в доме Пиригов и их друзей и знакомых. И еще всегда заливалась при этом краской. Правда, сейчас она не покраснела, нет. И ничего не сказала мужу. Поняла, как он рад подарку, и решила не портить ему настроения.

Старину Хирохито водрузили на самое видное место в доме — поставили на радиоприемник в гостиной. Баки так гордился этим подарком, как будто сам поймал и убил этого японца, где-то там, далеко-далеко, на Алеутских островах.

5

Она хотела быть самим совершенством. Меньшего он не заслуживал.

А у него были такие высокие требования и стандарты! И еще — зоркий глаз.

Каждое утро квартира в Вердуго-Гарденс убиралась самым тщательным образом. Все три не очень просторные комнаты и ванная, где помещались раковина, унитаз и собственно ванна.

И все эти вверенные ее попечению места и предметы Норма Джин скребла и драила с почти религиозной истовостью и старанием. И ей в голову не приходило иронизировать над некогда оброненной Баки фразой: Жена Баки Глейзера работать не будет, никогда. Она понимала, что работа женщины по дому — это как бы и не работа вовсе. Это привилегия, священный долг. Словно «дом» освящал любые усилия, физические и душевные. В семействе Глейзеров вообще было принято повторять, что ни одна женщина, особенно замужняя женщина, не должна работать вне «дома». Даже когда во время Великой депрессии их семья (Баки не слишком вдавался в детали, явно смущаясь и стыдясь этого факта, а Норма Джин особенно и не расспрашивала) поселилась то ли в трейлере, то ли в палатке где-то в Сан-Фернандо-Вэлли, только мужчины из этой семьи «работали», хотя в число последних входили и дети, и, без сомнения, сам Баки, которому тогда не исполнилось и десяти.