В дверь постучали, и он тут же забыл результат.

– Я принёс тебе пирог с морошкой, – сказал он, как только Ангел вошла. – Девушку Артобалевского зовут Тамила, и она красива просто сверх всякой меры.

Ангел молча слушала.

– Она ничего не говорит первая. Она только отвечает на вопросы и сидит, как будто позирует фотографу. Я даже хотел ей сказать, что здесь никого нет, можно не позировать. Но воздержался.

– Правильно сделал.

– У неё прекрасная улыбка и настороженный взгляд. Она всё время начеку.

Ангел вздохнула и села на полосатую оттоманку.

– Боится его упустить?

– Уверен, что да. Когда я зашёл, она оправдывалась, что приехала. Он говорил, что у него дела и она должна привыкать к этому. Надо сказать, оправдывалась она очень мило. Откуда она узнала, что он здесь, как ты думаешь? Он даже с Лилечкой фотографироваться не стал, чтобы она не выложила снимок в инстаграмм!

– Мало ли, – Ангел пожала плечами. – Секретарша ей сказала.

– Вряд ли секретарша, – заметил Илья Сергеевич. – Особенно, если начальник велел никому не говорить. И она тут же сказала, и кому? Его подружке? Чтоб начальник её назавтра уволил? Да, картину Матвея украл Артобалевский. Он просто снял её со стены и поставил в машину.

– Ты шутишь, да, Илья?

– Он решил отдать картину на экспертизу. Чтобы удостоверится, что её написал великий художник, то есть наш Матвей.

Ангел взяла с тарелки кусок пирога и откусила.

– Как вкусно!

Илья спохватился.

– Я забыл про чай! Подожди, не ешь!

Она замерла с куском в зубах. Потом фыркнула и продолжила есть.

– Как это вкусно!.. Боже мой!..

Илья заварил странную смесь, которую ему принесли в кульке из кухни от Клавдии. В чайнике всплывали цветы, длинные травинки, похожие на осоку, и какая-то хвоя. Пахло лугом и земляникой.

Ангел принялась за второй кусок.

Илья уселся напротив и разлил чай.

– Лилию Петровну Маслову Артобалевский не знает и такой фамилии не слышал. Зато он уверен, что Матвей давно умер или в сумасшедшем доме.

Ангел посмотрела на него.

– Картин мало, и за ними гоняются коллекционеры.

Ангел сосредоточенно отхлебнула чаю, обожглась и зажмурилась.

– И к чему это относится? К числителю или к знаменателю?

Илья Сергеевич засмеялся.

– Да в том-то и дело, что невозможно понять! И сократить уравнение невозможно, оно только удлиняется!..

– Но ты понял, что картины Матвея дорого стоят.

– Но я не понял, есть ли деньги у него самого. И сколько. И где они? Имеет ли смысл за них биться, понимаешь?

– В нашей цивилизации имеет смысл биться за любые деньги, – сказала Ангел. – Людей больше ничего не интересует. Только деньги и слава. Слава и деньги.

– Это опять цитата из книги об истории русского крестьянства?

Она встала, отряхнула пальцы о подол платья и пошла за чайником.

Илья, позабыв про крестьянство, как недавно он позабыл про КПД спиртовки, смотрел на неё.

Она была не в привычных глазу чёрных угловатых брюках с карманами по всей длине, а в сером свободном платье почти до полу. Илья Сергеевич отвёл глаза, но не выдержал и опять уставился.

Платье было особенное – женственное, закрытое, и от закрытости соблазнительное. Вокруг шеи шли мелкие кружева, и шея, и без того скульптурная, казалась мраморной, а скулы идеальными. Синева с запястий всё же отмывалась плохо, и они были трогательные, узкие и исцарапанные.

Илья Сергеевич подошёл и взял её за запястье.

Она обернулась.

– Что?

Он притянул её к себе и обнял свободной рукой.

– Нет, не надо, – заговорила она перепуганно. – Зачем?.. Не надо, Илья.

– Подожди, не мешай мне, – попросил он.

Тыльной стороной ладони он погладил её по виску и по ёжику волос. Она закрыла глаза и потёрлась о его руку. Веки у неё были тонкие, как будто чуть голубоватые, и сильно билась жилка на виске.

– Всё равно, – выговорила она. – Не надо.

– Мне не всё равно, – возразил он.

– Ты занят, – продолжала она. – Ты всё время думаешь. И ты просто придумал себе развлечение. Меня.

– Я пришёл к неутешительному выводу, – сказал он и обеими руками взял её за голову. – Люди придуманы или для того, чтобы мучить друг друга. Или для того, чтобы друг друга развлекать. Между этими двумя явлениями ничего нет. Между ними – коллеги по работе, соседи, однокурсники. То есть ничего, равнодушие.

Она у него в руках пристально смотрела и молчала. Жилка билась всё сильнее.

Илье стало жарко и страшно. И немного щекотно – от предвкушения.

– Я хочу сказать, – он поцеловал её, оторвался от неё и продолжил, – что ты меня развлекаешь. Это так важно.

– Да?

– Да.

Они ещё некоторое время целовались.

Очень жарко было в байковой рубашке, подбитой куцым искусственным мехом!..

Она забралась под эту самую рубашку и гладила ладошками его футболку.

…Зачем она гладит футболку?.. Почему она не гладит его самого?…

Он вдруг вспомнил важное. Он давно хотел спросить и всё откладывал, потому что был уверен, что она не ответит, а сейчас точно знал, что ответит.

– Как тебя зовут?

Она усмехнулась очень женской усмешкой и открыла глаза. И посмотрела очень близко. Он немного дрогнул – так близко она была и так сильно он её хотел.

– Агния, – сказала она.

– Красиво, – сглотнув, оценил профессор Субботин.

Наконец она догадалась и стянула с него байковую рубашку.

– Ты не похож на профессора, – констатировала она, рассматривая его. – В крайнем случае ты похож на аспиранта.

– Я сначала был аспирантом, – согласился он, плохо соображая, о чём она говорит.

Длинные пальцы с розовыми ногтями забрались в рукава его футболки и погладили кожу внутри рукавов.

Илья Сергеевич представить себе не мог, что руки и плечи – это такое опасное место!.. В голове всё заволокло красным туманом. Он видел красный туман, а больше ничего не видел.

Агния прижалась к нему ногами и грудью, он перехватил её под спину и стиснул. Она откинула голову и укусила его в подбородок.

– Ну и ладно, – сама себе сказала она. – Я не хотела. Я дала себе слово. Ну и ладно.

– Слово? – переспросил он.

Он чувствовал её колени, обтянутые тонкой шерстью платья, и довольно полные бёдра со всеми выпуклостями и мечтал поскорее до всего этого добраться.