3. Выход один: максимальная интеграция в мировую экономику. Протекционизм, защита отечественных товаропроизводителей, какими бы полезными они ни казались, в каждый конкретный

Заметим, что корректировка по России наиболее значительная. При этом надо учесть, что оценка относится к кризисному периоду. Чтобы снова занять то место, которое мы занимали в мире до революции, надо утроить объем ВВП и обогнать такие страны, как Франция и Германия (см.: Русская мысль. 2000. № 4331. С. 10). момент — тупик, еще большее отставание. Мы вырвались из западни, встали на рельсы рыночной экономики и демократии — это огромный успех для России, но, еще раз, это не гарантия дальнейшего прогресса. Это только билет на участие в общей гонке.

И чтобы уйти в этой гонке с незавидных мест, надо научиться гораздо больше делать руками и головой, расстаться с привычной расхлябанностью, «с авось, да небось, да как-нибудь» ради поощрения инициативы и бережливости, высокой организованности и обязательности. Пока же наш экспорт — дары природы, чем менее обработанные, тем лучше. И еще оружие: автомат Калашникова, зенитные комплексы С-300, истребители МиГи да СУшки — основные бренды русских изделий на мировых рынках. А что еще?

Надо найти свои ниши на рынках готовой продукции, будь то самолеты средней дальности, тяжелые станки, энергетическое оборудование или программные продукты. Надо бросаться в конкурентную борьбу, проигрывать, продаваться, опять проигрывать, чтобы научиться побеждать конкурентов и закрепляться на рынках.

4. Запад вежливо соглашается с тем, что Россия — великая страна, что кризис пройдет и она снова займет достойное место. Но эйфория победы над коммунизмом прошла, и мы плохо использовали медовый месяц в наших отношениях с богатыми странами. Россия для них все больше уходит на второй план. В газетах о нас пишут только в связи со скандалами.

И все же настоятельная для нас необходимость интеграции делает установление дружественных отношений с развитыми странами приоритетом. Никаких амбиций, никаких великодержавных жестов. Только дружелюбное, но жесткое отстаивание национальных интересов. А их можно свести к трем пунктам:

• открытие рынков, в том числе первая задача — вступление в ВТО;

• привлечение инвестиций;

• всеобъемлющая реструктуризация внешнего долга, чтобы в ближайшее десятилетие создать лучшие условия для концентрации ресурсов на модернизации экономики.

Ради этого можно поступиться многим.

Но и Запад стратегически заинтересован в том, чтобы в потенциальных конфликтах XXI века иметь на своей стороне сильную Россию, не требующую помощи, а способную помогать другим, нести свою долю бремени свободного мира. И этот интерес надо использовать, находясь теперь, к сожалению, на не очень сильных позициях.

Есть на Западе и иные настроения: держать Россию в узде, не дать ей подняться, что бы не вырастить конкурента; идти ей навстречу, например в вопросе урегулирования долга, только в обмен на политические уступки. Это близорукая позиция, и задача нашей дипломатии неустанно это разъяснять, убеждать, если нужно, с упорством и неуступчивостью, но при сохранении предсказуемости и доверия.

Безусловно, все последние годы ущемленное национальное достоинство горько ощущалось гражданами России и нередко влияло на внешнюю политику. Восстановить престиж и величие страны, добиться того, чтобы нас снова уважали, хотя бы за военную силу, за ракеты и ядерные боеголовки; чтобы нас принимали на равных в клубе богатых, хотя в штанах прорехи, — эти мотивы во многом просматриваются в наших позициях на международной арене. Образ канцлера Горчакова витает над нашей дипломатией. Он после Крымской войны, в период временной слабости России, старался сохранять статус великой державы, имеющей интересы по всему миру, ожидая, пока кризис закончится и страна сможет снова заявить о себе с позиции силы. Тогда надежды не оправдались. Где гарантия, что они оправдаются сейчас?

Я не хотел бы подвергать сомнению основы нашей внешней политики. Но глубоко убежден в том, что она должна быть подчинена прежде всего задачам развития российской экономики, преодоления кризиса на основе максимальной интеграции в мировое хозяйство, устранения угрозы изоляции. Без надувания щек.

Таковы объективные обстоятельства. Причем далеко не все из тех, что способны вызвать напряжения в социальной и политической жизни.

В этих обстоятельствах президенту предстоит осуществлять свою миссию. На какие силы он может опереться? Кто за что будет выступать, против кого дружить?

Описанный выше расклад сил — это итог ельцинского правления, достаточно устойчивая социальная структура постсоветской России. Но с первых стремительных шагов Путина становится ясно, что фигуры на политической доске в новых условиях сильно перемешаются.

Правда, текущая ситуация столь благоприятна для власти, что она практически ни с какими силами может не считаться. Мандат доверия, высокие рейтинги позволяют действовать решительно, без оглядки на чьи-то групповые интересы. Но так будет не всегда. Стоит понизиться ценам на нефть или всерьез заняться непопулярными преобразованиями, как доверие начнет подтаивать. И тогда поддержка со стороны тех или иных элит, социально-политических сил может понадобиться.

Казалось бы, итог парламентских и президентских выборов был в пользу новой номенклатуры, особенно тех ее групп, которые пользовались преференциями при Ельцине. Ради этого ими и предпринята операция «Путин» — чтобы обеспечить преемственность курса и, главное, сохранить позиции. Она упредила победу Примакова, который определенно поменял бы курс, а преференции получили бы другие группы, впрочем, из той же новой номенклатуры.

Но Путин еще в ходе избирательной кампании высказался за либеральные реформы в экономике. Свою деятельность в качестве президента он начал с того, что наступил на интересы региональных элит, крупного бизнеса, а заодно задел и СМИ. Эти силы, между прочим, образуют новую номенклатуру, включая группы, поддержавшие Путина или лояльные ему.

Что происходит? Неужели либеральная фразеология отражает смещение приоритетов власти к формированию свободной рыночной экономики, к среднему классу, к равным конкурентным условиям с ликвидацией особых отношений со «своим» бизнесом, что равносильно ликвидации олигархов? Или популистские лозунги и хождения в народ, нападки на богатых должны привлечь поддержку обездоленных? Или все же, как и ожидалось, в рамках правящей коалиции бюрократии и «своего» бизнеса просто совершаются определенные перемещения слоев — новые актеры выходят на те же роли в старых спектаклях? И, стало быть, подтверждается предложенный выше диагноз главного конфликта нынешнего этапа в развитии страны: между олигархическим капитализмом и новой номенклатурой по одну сторону и свободной рыночной экономикой и средним классом — по другую? Или речь идет о вульгарном утверждении личной власти?

Думается, что все эти «или» присущи ныне политике Путина, несмотря на свою противоречивость. Это потенции его эволюции.