Рыбник действительно растлил и убил Латонию Уоллес, – тогда у них есть всего одна-две возможности его сломать, один-два сеанса, чтобы вытянуть признание. В прошлое воскресенье они надкусили яблочко, а теперь разбрасываются крохами с пустой тарелки.

Когда Эджертон устает, Пеллегрини подхватывает немногие незатронутые темы. Задает открытые вопросы, надеясь услышать что-то длиннее односложных ответов. Пытается сыграть на чувствах старика к покойной девочке. Но это случайные вопросы, действия вслепую без плана или науки. Пеллегрини следит за непроницаемым лицом старика и кусает локти. Он заперт в одной комнате с лучшим и давним подозреваемым – а козыря так и нет, нет ломика, чтобы вскрыть ему душу.

Пеллегрини снова гложет сожаление, все то же нервирующее ощущение, что дело уплывает из его рук. Когда дошло до этого – самой важной конфронтации в их расследовании, – он передал бразды Эджертону. Но у Эджертона нет плана – черт, да ни у кого здесь его нет.

Все стояло на отчаянной надежде, что Рыбник испугается профессионализма, знаний и авторитета – испугается настолько, что выдаст самые мрачные тайны. Теперь Пеллегрини гадает, хватает ли их подозреваемому мозгов, чтобы вообще почувствовать такой страх. Его не смутила прогулка мимо лаборатории; не смутили снимки из морга. Либо Рыбник действительно невиновен, либо он настоящий социопат.

Через восемь часов, когда сначала Пеллегрини, а потом Эджертон сдаются досаде и усталости, из Центрального района вызывают машину. Торговец молча сидит на зеленом виниловом диванчике в аквариуме, пока не приезжает патрульный, готовый доставить его обратно на Уайтлок-стрит. Старик медленно встает и шаркает по коридору шестого этажа – снова свободным человеком.

Через два дня Пеллегрини является на полуночную смену, открывает журнал и видит, что сегодня он – единственный дежурный детектив. Фальтайх в отпуске, у Даннигена с Черути выходные, а Рик Рикер, только что вернувшийся с больничного из-за перелома руки, все еще работает по облегченному графику.

– Уже можете идти, – говорит он Кинкейду и остальным на смене с четырех до полуночи, наливая себе кофе.

– А где наша смена? – спрашивает Кинкейд.

– Это я.

– Только ты?

– Ну а как вы хотели, – говорит Пеллегрини. – Один город – один детектив.

– Блин, Том, – отвечает Кинкейд, – очень надеюсь, что хренов телефон не зазвонит.

Но по закону подлости он звонит. И в пять утра Пеллегрини стоит, нюхая вонь мочи, в темной подворотне между двумя зданиями на Клей-стрит в центре, смотрит на останки бездомного пьяницы – с размозженным черепом и спущенными штанами. Он всего-то хотел опорожниться в тепле – и за это простое желание его забили насмерть. Убийств бессмысленнее просто не бывает.

Тем же утром административный лейтенант напоминает Пеллегрини, что он старший следователь по делу Латонии Уоллес, и приказывает передать 880033 – убийство Барни Ирли, сорок пять лет, без места жительства, – группе Роджера Нолана. Почему-то его решение Нолана не осчастливило.

Перебрасывание делами ничего не решает. Это мир, где убийств больше, чем детективов, это город, где время не ждет – даже Латонию Уоллес. Через неделю Пеллегрини и Гэри Данниген сидят одни в офисе на полуночной смене, когда звонит телефон – поножовщина с летальным исходом на Юго-Востоке.

И Пеллегрини возвращается в ротацию.

4

Понедельник, 22 февраля

Ни свидетелей, ни мотива. Сорокалетнюю женщину ударили ножом, потом ударили еще раз, а затем, видимо, выстрелили ей в голову с близкого расстояния. Хотя бы умерла в доме, говорит себе Рич Гарви.

Уилсон, криминалист, прекращает снимать, чтобы перезарядить пленку; Гарви пользуется недолгой передышкой и еще разок проходится по спальне, прогоняя в мыслях список дел. Так и слышно, как у него в голове шуршат индексные карточки.

– Эй, а друг твой где? – спрашивает Уилсон. Детектив рассеянно смотрит на него.

– Какой друг?

– Ну, твой напарник, Макаллистер.

– Сегодня выходной.

– Одного тебя бросил, а?

– Вот именно, валите на старика Гарво самые сложные… Ты сфоткал одежду вот тут, у двери?

– Пару раз.

Гарви кивает.

Шарлин Лукас найдена соседом, мужчиной средних лет, живущим этажом выше. Уходя на работу в пять утра, он заметил, что дверь в ее квартиру была приоткрыта, а когда возвращался домой после 16:00, дверь стояла в таком же положении. Позвав соседку по имени, он прошел до спальни и увидел вытянутые на полу ноги.

Медики установили факт смерти в 16:40, через пятнадцать минут на Гилмор-стрит приехал Гарви. Место происшествия перекрыли, патрульные Западного не пускали в краснокирпичное здание никого, кроме жильцов. Трехэтажный дом недавно переделали в многоквартирник с двушками, и, судя по всему, подрядчик постарался на славу. Здание, стоящее в одном из самых обшарпанных районов западной стороны, не назовешь иначе как гордостью района. Квартиры со всей отделкой оборудованы и сигнализацией, и засовами, и домофонами.

Поднявшись на площадку второго этажа, Гарви сходу отмечает, что признаков взлома нет – ни на двери подъезда, ни на двери квартиры. Что в гостиной, что в спальне окна целы.

Лина Лукас лежит на спине, в луже из свернувшейся крови, растекшейся широким кругом по бежевому паласу. Глаза закрыты, рот слегка приоткрыт, и, не считая белых трусиков, она голая. Лужа говорит о серьезной ране на спине, но Гарви замечает спекшуюся кровь у левого уха – возможно, пулевое отверстие. На шее и челюсти еще с десяток мелких порезов, некоторые – не больше царапин.

Голова смотрит на север, ноги – на юг, тело находится у двуспальной кровати в тесной комнатке. На полу рядом с дверью – одежда жертвы; Гарви отмечает, что та лежит кучкой, словно женщина раздевалась стоя и оставила ее у ног. Лина Лукас была не против раздеться перед убийцей, делает вывод Гарви. А если она разделась до прибытия убийцы, то, получается, открыла дверь, не потрудившись ничего накинуть сверху.

Сама спальня, как и вся квартира, практически не тронута. Только обыскан металлический комод – дверцы широко распахнуты, на пол вывалены сумочки и предметы одежды. На ковре в углу комнаты рассыпана рваная пачка риса; рядом с ней – белый порошок, наверняка кокаин, и около сотни пустых желатиновых капсул. Это для Гарви не загадка: рис впитывает влагу, в него часто упаковывают кокаин, чтобы порошок не кристаллизовался.

Гарви осматривает деревянное изголовье кровати. Рядом с углом, ближайшим к голове жертвы, – несколько кривых вертикальных царапин: они свежие, соответствуют ударам острым предметом, наносившимся сверху вниз. Еще на этой стороне простыни – капли крови, а на полу у кровати – кухонный нож со сломанным лезвием.

Версия: женщина лежала в постели на спине, головой