…Когда Плешка закончил рассказ, Толстой вынул из кармана картуз и потребовал ответа – зачем цыганёнок его украл?

Тот пожал плечами и, одарив графа гордой улыбкой, ответил если и не совсем по-русски, то, по крайней мере, понятно:

- Мне Вайда сказал – смотри, Плешка, какая красивая тряба[152]. Зачем она такому простовано[153]?

Граф умолк, поражённый. Максим тоже хранил молчание: «Неужели покойный Мруз сумел предугадать абсолютно всё? Хочешь-не хочешь, но оставалось признать – именно старый знахарь посоветовал Акиму надеть шапку, а мальчику украсть табакерку, благодаря чему оба цыгана до сих пор живы».

- Скажи, вождь, – нарушил тишину Толстой, – как так вышло, что тысячи лет ваш народ успешно прятал Книгу Судьбы от Ордена, всякий раз надирая нос этой весьма искушённой организации. А нынче, стоило нам с полковником оставить табор без присмотра буквально на пару дней, как вас взяли тёпленькими. А его безголовое мудрейшество – предусмотрительный мертвец – никоим образом этому не помешал, хотя мог, чему получены бесспорные доказательства. У меня сложилось стойкое ощущение, что он это нарочно сделал – позволил забрать Книгу и Елену. Мог ведь приказать что-нибудь этакое: вот тебе, внученька, сундучок, сядь на лошадку и езжай прямиком в Калугу. Поживи там с недельку у добрых людей…

Виорел Аким вскочил с лавки и нервно прошёлся из угла в угол. Видимо хотел успокоиться, чтоб не нагрубить графу.

- Всё, что Вайда делал и что говорил – неспроста, барин! Ой, неспроста! Моей головы не хватит, чтоб понять его мудрость…

- Так на то у тебя вторая есть, каковую у Томбы позаимствовал! Жрец остался вовсе без головы, а у тебя – две, неужто этого мало? – зло процедил Толстой. Его злость Максиму была вполне понятна. Ещё бы, ведь в деле, которое цыгане обстряпали с картузом, графу оказалась отведена роль болвана.

- И десяти голов для Вайды не хватит, – спокойно ответил Аким. – Но я могу пояснить остальное, о чём ты спрашивал.

Цыган прошёл в угол к полке с посудой и, ловко зацепив пальцами три совершенно одинаковые глиняные кружки, выставил их вверх дном на стол.

- Вот эта кружка – мой табор, эта – табор Гоца, а эта – Зурало. Что хочешь, прячь – никто не найдёт, – порывшись у себя в сумке, Аким дополнил натюрморт небольшой варёной картофелиной, затем накрыл её одной из кружек, и вдруг, коротким неуловимым движением, поменял сосуды местами. – Покажь пальчиком, барин, в каком таборе спрятано сокровище.

Толстой презрительно оттопырил губу и мизинцем указал на среднюю кружку. Максим мог бы поклясться, что граф не ошибся, он и сам сделал бы в точности такой же выбор.

Цыган поднял среднюю, но картофелины под ней не оказалось. Оную скрывал левый сосуд.

- Смотри, барин, ещё раз, – баро снова совершил неуловимое движение руками, и снова Американец не распознал нужную кружку. Максим выразил желание тоже принять участие в угадывании, но Аким покачал головой и объяснил:

- Ничего не выйдет, баре. Всякий раз будет казаться, что вот-вот отгадаешь, но…

- Ты бы со своими фокусами на ярмарку отправлялся, Вождь, – перебил Толстой. – Там мог бы хорошие деньги зарабатывать, околпачивая дураков.

- Напрасно, барин, всё время смеёшься над цыганской мудростью. Это не фокус! Это по-русски будет называться…э…«правильный лабиринт». Так говорил Вайда Мруз. А его мудрость не от людей, ой, не от людей, барин! – для придания сказанному значительности Виорел даже выпучил глаза. – Ты сейчас видел лишь часть «лабиринта», не весь. Тысячи лет он позволял нам хранить сокровище. «Правильный лабиринт» – он очень сильный, барин! И только война – сильнее.

Аким схватил одну из кружек и швырнул о стену – осколки брызнули во все стороны.

- Вот что война сделала с табором Зурало!

Вторая кружка разделила судьбу первой.

- И с табором Гоца!

На столе оставалась последняя кружка.

- В моём таборе было много людей! Что за люди, барин! Шесть десятков мужчин, настоящих мужчин – сам чёрт им не брат! Женщин и детей – не счесть. Два раза мы отбивались от Марти! Два раза он уходил ни с чем, барин! Наши лучшие воины положили за это жизни. Под конец дюжина мужчин всего была, ты сам видел! И Мартя пришёл в третий раз! – цыган схватил со стола кружку, размахнулся,… но кружка осталась цела. Баро, удивлённо воззрился на стол: картофелина исчезла.

Американец показал из-под стола руки – оказалось, что корнеплод находится у него. За время чувственного монолога цыгана сокровище уже успело лишиться кожуры, теперь же оно не замедлило отправиться прямиком в рот их сиятельства.

Пока граф жевал, Максим обратился к цыгану:

- Война, говоришь? А где твой табор обретался до нашествия Бонапарте?

- Раньше кочевали по Бесарабии, барин, но там неспокойно. То турки, то русские. Власти нет, а, коли нет власти – никто не защитит бедных цыган. Это, почитай, та же война. Я тогда ещё совсем молодой был, немногим старше Плешки, – баро подошёл и погладил мальчика по спутанным грязным волосам. – Но хорошо помню переполох в таборе, когда дошли слухи о появлении в округе людей Ордена. Мы сразу ушли в земли мадьяров, оттуда в Богемию, немного там пожили и подались в Россию. Вайда сказал, что Император будет бояться идти на вас войной, а ежели пойдёт, тут ему и конец. Семь лет спокойной жизни было, барин! Я семью хотел завести,… эх, да что там говорить! Теперь от табора только мы с Плешкой и остались, – Виорел Аким тоскливо уставился на оставшуюся от богатого натюрморта сиротливую кружку. Война, баре!

Тут цыганёнок подскочил мячиком, обнял Виорела за шею и что-то зашептал на ухо. Лицо баро просияло, и он вскричал:

- Плешка сказал, тот город, где находится Красный замок, называется Мир! Мир, баре! Теперь мы точно найдём Елену и Книгу! – цыган чуть ли не плясал трепака от радости. – Ай, баре! Дозвольте же спеть песню? Несчастный Аким думал, что уже никогда не сможет петь, но, к счастью, ошибся! Дозвольте, баре? Это будет очень хорошая песня, только немного грустная!

Как тут было не разрешить, и вскоре два голоса, низкий и высокий мальчишеский, красиво затянули а капелла[154]:

7 (19) ноября 1812 г.