по бедру, он вернулся за стол. – Я долго терпел эту белиберду. Уолтер не сумел вас прижать к ногтю, а я сумею. Если хотите сохранить за собой эту работу, то будете одеваться так, как скажу я, смешивать те коктейли, которые нравятся мне, и обучать стряпне с помощью нормальных слов. А кроме всего прочего…

Лебенсмаль осекся, заметив ее реакцию – то есть отсутствие всякой реакции. А что это за поза? Сидит, как мамаша, пережидающая истерику своего чада.

– Я передумал, – импульсивно выплюнул он, – вы уволены!

Она и бровью не повела; тогда он вскочил и обежал все четыре монитора, выключая один за другим и при этом отломав два тумблера.

– ВСЕ УВОЛЕНЫ! – завопил он. – И ты, и Пайн, и все остальные, кто хоть как-то поддерживал этот бред сивой кобылы! Все – ПОШЛИ ВОН!

Отдуваясь, он вернулся к столу, плюхнулся в кресло и стал ждать одной из двух естественных и неизбежных реакций: либо слез, либо извинений, а предпочтительно – обеих сразу.

В наступившей тишине Элизабет кивнула и разгладила брючины на коленях.

– Вы решили меня уволить из-за сегодняшнего эпизода с ядовитыми грибами. А заодно разделаться со всеми, кто участвует в создании этой программы.

– Вот именно, – подчеркнул он, не сумев скрыть удивления от тщетности своих угроз. – Выставлю всех – и только из-за тебя. Все потеряют работу. Только из-за тебя. Вопрос решен.

Откинувшись на спинку кресла, он стал ждать ее покаяния.

– В порядке уточнения, – сказала она. – Я уволена за то, что отказываюсь надевать имеющиеся у вас костюмы и перед камерой растягивать рот в улыбке, а также за то, что не знаю – поправьте меня, если ошибаюсь, – «кто вы такой». И далее: вы увольняете всех, кто делает «Ужин в шесть», хотя эти сотрудники заняты в четырех или пяти других программах, где их отсутствие не пройдет незамеченным. Иначе говоря, в такой ситуации эти передачи вдруг перестанут выходить в эфир.

Обескураженный ее очевидной логикой, Фил напрягся.

– Все вакансии я смогу заполнить в течение суток, – заявил он, щелкая пальцами. – Если не раньше.

– И это ваше окончательное решение, несмотря на то что программа имеет успех.

– Да, это мое окончательное решение, – подтвердил он. – И нет, программа не имеет успеха, в том-то вся суть. – Он поднял со стола папки и вновь помахал всей стопкой. – Мне что ни день поступают жалобы: на тебя, на твои бредни, на твою науку. Спонсоры грозят уходом. А производители супа – те нас определенно засудят.

– Спонсоры, – сказала она и постукала кончиками пальцев обеих рук, словно радуясь этому напоминанию. – Я как раз собиралась с вами о них поговорить. Таблетки от кислой отрыжки? Аспирин? Такие препараты как будто намекают, что наши ужины плохо перевариваются.

– И это чистая правда, – отрезал Фил.

Сам он за последние два часа успел сжевать с десяток таблеток антацидов, а в животе все равно бурлило.

– Что же касается жалоб, – допустила она, – мы тоже получили несколько штук. Но их количество ничтожно мало, если сравнивать с письмами в нашу поддержку. Я даже не ожидала. Всю жизнь я не вписывалась ни в какие стандарты, Фил, но теперь начинаю думать, что нестандартный формат – это и есть залог успеха программы.

– Программа не имеет успеха! – стоял на своем Лебенсмаль. – Это катастрофа!

А что вообще здесь творится? Почему она, будучи уволенной, продолжает вякать?

– Ощущение своей нестандартности – это жуткое чувство, – продолжала она как ни в чем не бывало. – Представителям рода человеческого свойственно прибиваться к себе подобным – так диктует биология. Но наше общество всеми силами отторгает непохожих, внушая им, что они недостойны быть вместе со всеми. Вы меня понимаете, Фил? Мы привыкли оценивать себя по меркам пола, расы, религии, политики, образования. Даже роста и веса…

– Что?!

– В противоположность этому «Ужин в шесть» делает ставку на то, что всех нас объединяет, то есть на нашу химию. Пусть наших зрителей загоняют в рамки усвоенных социальных стереотипов – «мужчинам свойственно то, женщинам свойственно это», наша программа предлагает им выйти за пределы этих культурных упрощений. Поразмыслить здраво. Как делают ученые.

Фил обмяк в кресле; до сих пор ему не доводилось проигрывать.

– Именно по этой причине вы и решили меня уволить. Вам нужна программа, которая закрепляет общественные нормы. Которая ограничивает личностные возможности. Мне это предельно ясно.

У Фила застучало в виске. Трясущимися руками он придвинул к себе пачку «Мальборо», щелчком выдвинул сигарету и закурил. В тишине он сделал глубокую затяжку, которая, подобно кукольному костерку, сопровождалась крошечными вспышками и еле слышным потрескиванием. Выдыхая, он изучал лицо этой женщины. Потом вскочил, дрожа всем телом от досады, и направился к бару, хранившему внушительную коллекцию янтарных бурбонов и скотчей. Схватив первую попавшуюся бутылку, он наклонил ее над стаканом толстого стекла и наполнил тот до краев. Потом опрокинул в себя всю порцию, налил еще один стакан и только теперь посмотрел на посетительницу.

– Здесь существует вертикаль власти, – начал он. – И тебе пора усвоить, как она работает.

Элизабет ответила ему недоуменным взглядом.

– Хочу официально заявить, что Уолтер Пайн неустанно пытался заставить меня следовать вашим указаниям. И при этом сам он тоже считает, что программа может и должна представлять собой нечто большее. Нельзя наказывать Пайна за мое неповиновение. Он порядочный человек и добросовестный работник.

При упоминании Уолтера Лебенсмаль опустил стакан и еще раз затянулся сигаретой. Он не терпел, когда другие – а тем более женщины – подвергали сомнению его авторитет. Под пиджаком, разошедшимся в поясе, он, не сводя глаз с Элизабет, принялся медленно расстегивать ремень.

– Наверное, с этого надо было начать, – сказал он, вытаскивая ремень из шлевок. – Оговорить правила игры. Но в твоем случае это будет частью прощального собеседования.

Элизабет вжала руки в подлокотники кресла. И твердо сказала:

– Я бы не советовала вам приближаться, Фил.

Он бросил на нее похотливый взгляд:

– Ты, похоже, до сих пор не поняла, кто здесь главный, а? Ну ничего, сейчас поймешь.

Опустив глаза, Лебенсмаль успешно высвободил из петли брючную пуговицу и стал расстегивать молнию. Спустив брюки, он шагнул к Элизабет, вяло покачивая гениталиями у ее лица.

Элизабет удивленно покачала головой. Она никогда не понимала, почему мужчины приписывают женщинам восторг или страх перед мужскими половыми органами. Наклонившись, она пошарила в своей сумке.

– Уж я-то знаю, кто я такой! – хрипло выкрикнул он, приближаясь к ней вплотную. – Вопрос в том, кем ты, черт побери, себя возомнила?

– Я – Элизабет Зотт, – спокойно ответила она, вынимая из сумки остро заточенный разделочный нож.

Услышал ли ее Лебенсмаль, она так и не узнала. Он грохнулся в обморок.

Глава 31

Пожелания здоровья

У него случился инфаркт. Не обширный, но в 1960 году сердечники зачастую не выдерживали даже менее серьезных недугов. Этому повезло: он выжил. Его госпитализировали на три недели, а потом выписали домой и велели как минимум год соблюдать постельный режим. Работать категорически запретили.

– Это ты вызвала «скорую»? – ахнул Уолтер. – Стало быть, ты находилась у него в офисе?

Разговор этот происходил на следующий день; Уолтер только что услышал последние новости.

– Ну да, – ответила Элизабет.

– И он… что? Сполз на пол? Хватался за сердце? Тяжело дышал?

– Да как тебе сказать…

– А что же тогда с ним случилось? – Уолтер в отчаянии развел руками, но Элизабет лишь переглянулась со стилисткой. – Как это было?

– Я, наверное, позже зайду, – быстро сказала Роза, упаковывая свой чемоданчик. Перед уходом она легонько сжала плечо Элизабет. – Для меня это честь, Зотт. Большая честь.

Панически вздернув брови, Уолтер наблюдал за их общением.

– Ты спасла Филу жизнь, – нервозно выговорил он, когда защелкнулась дверь. – Так я понял. Но что конкретно там произошло? Рассказывай без утайки, начни с того, как ты там оказалась. Да еще после семи вечера. Не укладывается в голове. Рассказывай. Во всех подробностях.

Элизабет крутанулась на кресле и остановилась лицом к Уолтеру. Достав из тугого узла волос карандаш второй твердости, она заткнула его за левое ухо, взялась за свою кофейную чашку и сделала небольшой глоток.

– Он